Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

Вены, – Имперского, который пока необходим самим немцам для обеспечения левобережной группировки войск. Разведка донесла, что мост подготовлен немцами к взрыву и будет немедленно взорван при угрозе захвата нашими частями. А между тем он нужен и нашим войскам, рвущимся на правобережье, к центру Вены. Штурм вражеских позиций на подходах к мосту в лоб натолкнулся на непреодолимую завесу огня. Неоднократные попытки наших частей хотя бы приблизиться к зоне Имперского моста закончились неудачно и с большими потерями.

А весне до этого дела не было. Доцветала белая акация, обволакивая ароматом стоящие на Дунае бронекатера, проникая под стальную палубу сквозь раструбы вентиляции и пытаясь заглушить ядовитый угар авиационного бензина. Уцелевшие от огня каштаны, словно в память о погибших в боях, тянули к небу свои белые свечи.

Попусту умирать не стоило.

У командования имелось несколько вариантов операции по захвату Имперского моста. Флотские предложили наилучший.

Когда знойное полуденное солнце, отражаясь от Мелкой ряби на воде множеством зайчиков, пригрело разомлевших после обеда гитлеровцев из охраны моста, часовые, успокоенные ослаблением активности русских, в полудреме не обратили внимания на идущие по реке, какие-то нереальные своей беззвучностью, катера. Первая пятерка, выстроившись уступом, оказалась в самом центре немецких войск, оцепеневших от неожиданности. В отдалении показались еще и еще суда.

С грохотом разорвалась тишина. «Полундра!» – взвыли судовые сирены, переключенные на надводный выхлоп, заревели авиационные моторы катеров, закашляли их танковые пушки, затрещали пулеметы, выбирая на берегу заранее засеченные разведкой цели. В тумане поставленной дымовой завесы скрылась восьмерка минометных катеров с «катюшами». Содрогнулись гранитные берега от их хвостатых молний.

Грохнули вдалеке армейские гаубицы, посылая свои снаряды в поддержку краснофлотцам, не давая подняться врагу, щедро осыпая живых и уже мертвых свинцовым и каменным градом. А на предмостовые укрепления, заходя со стороны солнца, волна за волной пошли штурмовики, чтобы бомбовым ударом добить тех, кто еще уцелел и судорожно тянулся к замкам орудий и прицелам пулеметов. Скрылись оба берега в облаках огня и дыма. И вот туда, в этот кромешный ад, бросились с корабельных палуб гвардейцы-десантники.

– Полундра! Ура-а! А-а-аа!

Пропали в дымной пелене зеленые гимнастерки. Расстреляв боезапас, отошли от отбитого моста катера, и тогда моторист

Сашка Трушин откинул броневую крышку люка, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Читатель! Не ищи в нашем рассказе описания необыкновенных батальных сцен и захватывающих героических подвигов. Хотя все это было в том бою. Наш рассказ о другом.

Скоро домой! Война откатилась на север и издохла там, оставив после себя гниды невзорвавшихся мин, пустые черепа руин, наполнив венские улицы множеством военных. Среди пропыленных гимнастерок, давно потерявших свой изначально зеленый цвет, нет-нет да и мелькнет синяя матросская форменка и бескозырка в белом чехле с потемневшей надписью на ленте: «Дунайская флотилия».

Старшина второй статьи Александр Трушин, формально откомандированный для поисков запасных частей, на деле битых два часа пытался узнать у в общем-то не зловредных, но не понимающих по-русски венцев, где можно купить грампластинку с музыкой Штрауса. При упоминании имени великого соотечественника что-то смягчалось в сердцах усталых от войны австрийцев, равнодушие сменялось участием, безразличие – интересом, ледяная холодность – улыбкой. «Господин русский матрос знает нашего великого земляка? К памятнику можно пройти...» – и как могли объясняли этому непонятливому, но симпатичному русскому дорогу к маэстро Штраусу, а затем, оглянувшись, удивлялись, что матрос повернул совсем в другую сторону.

Ну а как ему было не свернуть, если в той стороне, приглушенная городским камнем, пробивалась, набирала силу и постепенно крепла, заполняя пространство и заставляя вздрогнуть и ускорить шаг прохожих, донельзя родная и любимая мелодия, поддержанная десятком прокуренных и охрипших солдатских глоток:

...Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой...

В окружении десятка танкистов, удобно устроившись на броне и любовно склонившись к сверкающему перламутром трофейному, явно недавно освоенному, аккордеону, закрыв от удовольствия глаза и не замечая ничего вокруг, растягивал меха рыжий и конопатый солдатик, от одного взгляда на сияющее лицо и курносый нос которого Александру сразу подумалось: «А ведь мы уже где-то встречались».

Захлебнулся на последней ноте аккордеон, и в наступившей тишине стало слышно, как щелкают кремни зажигалок, высекая пламя на крупный самосад козьих ножек.

– Сибиряки однако? – не удержался моряк. – Откуда?

– Однако угадал, – в тон ему ответил усатый танкист. – Есть из Омска, есть из Тюмени, есть и уральцы...

Весело рявкнули меха аккордеона, и рыжеголовый гармонист, приплясывая на броне, начал:

Споем, друзья, фокстрот. Как гитлеровский сброд В деревне русской справил Новый год!

И вдруг, посерьезнев и задумавшись, выдавил из мехов вальс тягучий и