Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

— Только вчера я играла на лире твоему мужу и его ученикам, пока они ужинали. Когда я закончила песню, Иисус сказал мне: «Каждому нужно найти свой способ любить. Ты нашла свой». Он очень-очень добрый, твой муж.

— Он еще и очень проницательный. Ты действительно нашла себя, — улыбнулась я.

«Самая глубокая боль всегда отыщет способ излиться», — подумалось мне.

По глазам подруги я видела, что ей хочется рассказать мне что-то еще.

— Тавифа, — тихо позвала я, — в чем дело?

— Почти все время, что я живу здесь, я зарабатываю ткачеством. Часть денег отдаю Марфе в качестве платы за содержание, а на остальные я купила нард.

Я нахмурилась, недоумевая, зачем ей понадобились такие дорогие духи, но потом вспомнила, как когда-то мы помазали друг друга нардом в знак нашей дружбы:

— Этот запах воскрешает во мне приятные воспоминания, — объяснила она. — И вот вчера, когда Иисус так ласково говорил со мной, я принесла флакон и помазала ему ноги. Мне хотелось отблагодарить его, а кроме нарда у меня ничего нет. — Она оглянулась на остальных, которые поневоле слушали наш разговор, и понизила голос: — Мой поступок разозлил твоего брата. Он отчитал меня, сказав, что мне следовало продать нард, а вырученные деньги раздать бедным.

«Что с тобой сделалось, Иуда?» — мелькнуло у меня в голове.

— И Иисус отругал его за это? — спросила я, зная ответ.

— Он сказал Иуде, чтобы тот оставил меня, и еще сказал, что мой дар прекрасен. Он говорил очень резко, и Иуда в гневе удалился. О, Ана, боюсь, я стала причиной их разрыва.

Я накрыла ее руки своими:

— Нет, причина куда глубже.

Только сейчас я поняла, что между ними всегда лежала пропасть. Она возникла в тот момент, когда разошлись их взгляды на путь установления царства Божьего.

Я попробовала вернуться к еде, но поняла, что аппетит пропал. Тогда я посмотрела на Марию, Лазаря и Марфу и попросила:

— А теперь откройте мне, что вас беспокоит. Я знаю, Иисус в опасности. Иуда писал об этом в своем письме. Расскажите, что вам известно.

Лазарь поерзал на скамье между двумя сестрами и заговорил первым:

— Слава Иисуса, Ана, распространилась очень широко. Люди верят, что он мессия, царь иудейский.

— В Александрию доходили слухи, — кивнула я, втайне радуясь, что не узнала ничего нового. — Меня это тоже обеспокоило. Ирод Антипа всю свою жизнь стремится стать царем Иудеи. Услышав, как царем называют Иисуса, он непременно отомстит.

Тишина. Замешательство. Никто из собравшихся даже не смотрел на меня.

— Так что же? — потребовала я ответа.

Мария толкнула брата локтем:

— Скажи ей все без утайки.

Тавифа положила лиру, но пальцем случайно задела струну, которая издала жалобный звук, напоминающий тихое поскуливание. Я жестом пригласила подругу сесть рядом, и она опустилась на скамью, тесно прижавшись ко мне.

— Антипе уже известно, что народ называет Иисуса царем иудейским, — продолжал Лазарь. — В Иерусалиме все об этом знают, включая римлян. Однако куда большая опасность исходит от прокуратора по имени Пилат, известного своей жестокостью. Он уничтожит любого, кто осмелится нарушить спокойствие.

В ночном воздухе чувствовалась прохлада, и я задрожала, но вовсе не от холода.

— В прошлое воскресенье Иисус въехал в город на осле, — рассказывал Лазарь. — Согласно пророчеству, царь-мессия войдет в Иерусалим, смиренно сидя на осле.

Я знала это пророчество. Мы все его знали. Поступок Иисуса лишил меня дара речи. Значит, мой муж открыто признал свою роль. Но чему тут удивляться? Я подумала об откровении, которое было явлено ему во время крещения, когда он узнал, что настало время действовать, и ушел с Иоанном Крестителем.

— Его сопровождала целая толпа, — журчал голос Лазаря. — Люди восклицали: «Осанна! Благословен грядущий во имя Господне!»[29]

— Мы были там, — добавила Мария. — Народ ликовал, веря, что скоро мы будем избавлены от римлян и наступит царство Божье. Ты бы видела их, Ана. Они срезали пальмовые ветви и разбрасывали их перед Иисусом по всему пути. Мы шли за ним вместе с учениками и сами присоединились к нему.

Будь я там, стала бы я останавливать Иисуса или благословила бы ту яростную силу, которая вела его? Я не могла дать ответ.

Лазарь подошел к стене и, совсем как я недавно, устремил взгляд на город через долину, словно хотел угадать, по какой из узких, извилистых шумных, сплетенных в паутину улиц идет сейчас его старый друг. Мы молча наблюдали за Лазарем. Он стоял спиной к нам, сцепив руки за спиной и яростно потирая пальцы.

— Иисус провозгласил себя мессией, — снова заговорил Лазарь. — Он сделал это, потому что верит: Господь станет действовать через него. Но дело не только в религии. Это политический жест. Вот что меня больше всего беспокоит, Ана. Пилат знает, что приход иудейского мессии означает конец власти Рима, и воспринимает угрозу всерьез.

Все это время Марфа сидела молча, но я заметила, что она выпрямилась и глубоко вздохнула.

— Есть кое-что еще, Ана, — сказала она. — На следующий день после того, как Иисус заявил о себе, въехав в город на осле, твой муж вернулся в Иерусалим и… скажи ей, Мария.

Мария бросила на сестру унылый взгляд.

— Да, он вернулся в город и устроил… беспорядки в храме.

— Это были не просто беспорядки, — подхватила Марфа, — а настоящий бунт.

Мария послала ей еще один недовольный взгляд.

— Что значит — бунт? — допытывалась я.

— В тот раз нас с Иисусом не было, — сказала Мария. — Но ученики говорили, что его рассердили менялы и торговцы жертвенными животными.

— Он перевернул столы менял, рассыпав монеты, и опрокинул скамьи продавцов голубей, — вмешалась Марфа. — Он кричал, что они превратили храм в разбойничье логово. Люди бросились подбирать монеты. Вызвали храмовую стражу.

— Но Иисус ведь не пострадал, правда?

— Нет, — ответила Мария. — Удивительно, но его даже не задержали.

— Да, но Каиафа, первосвященник, теперь настроен против него, — заговорил Лазарь. — Вынужден признать, что Иисус в большой беде.

Тавифа прильнула ко мне. Мы посидели молча несколько минут, а потом я осмелилась спросить:

— Полагаешь, его могут схватить?

— Трудно сказать, — пожал плечами Лазарь. — Настроения в городе меняются быстро. Пилат с Каиафой хотят только одного: избавиться от Иисуса, который запросто может поднять восстание.

— Не могу поверить, что Иисус так поступит, — с сомнением сказала я. — Муж всегда был сторонником сопротивления Риму, но не с оружием в руках. Не то что мой брат.

— Я интересовался его планами, — отвечал Лазарь. — Выходило так, что он намеренно провоцирует народ. Однако вечером Иисус, стоя на том же месте, где я сейчас, велел своим ученикам не браться за меч, что бы ни случилось. Иуда подначивал его, вопрошая, как же он собирается освободить свой народ без битвы и как любовь избавит нас от власти Рима. Конечно, Ана, Иуда твой брат, но он очень разозлился и говорил почти враждебно.

— Иуда — зелот, — ответила я. — Римляне убили его отца, а мать продали в рабство. Он посвятил свою жизнь мести. — Я не переставала удивляться себе: даже сейчас у меня находились оправдания для брата. Он намеревался покончить с властью Рима любой ценой, даже если придется отдать врагам Иисуса, чтобы вызвать возмущение толпы. Разве такое можно простить? В душе у меня закипал гнев. — И что Иисус ответил ему?

— О, он был суров. Сказал: «Ты меня слышал». И Иуда притих.

Мне вдруг остро захотелось вытащить письмо Иуды из дорожного мешка и прочитать друзьям, но тогда они лишь сильнее встревожились бы.

Лазарь положил руку на плечо Марфы и продолжил:

— Сегодня утром, прежде чем Иисус ушел в Иерусалим, я умолял его тихо отпраздновать Пасху и на время затаиться. Он согласился. Если Антипа или римляне захотят схватить его, пусть сначала найдут.

Это будет не трудно, если Иуда поможет им. От этой мысли я тотчас вскочила на ноги: