Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Он был не старше Иисуса и носил дорогую одежду и шапку, выкрашенную в изысканный синий цвет. Он подошел к нам через несколько мгновений после того, как солдат вонзил копье в бок Иисуса, чтобы удостовериться в его смерти. В приступе тошноты я отшатнулась, в ужасе отворачиваясь от отвратительной сцены, и едва избежала столкновения с каким-то мужчиной. Глаза у него покраснели, веки опухли от слез.

— Здесь неподалеку есть гробница. Если мне удастся убедить центуриона выдать тело Иисуса, мои слуги отвезут его туда.

— Кто вы, господин? — посмотрела я на него.

— Один из последователей Иисуса. Меня зовут Иосиф. Я родом из Аримафеи. Вы, женщины, должно быть, его семья.

— Я его мать, — выступила вперед Мария.

— А я его жена, — сказала я. — Мы благодарны вам за доброту.

Он слегка поклонился и зашагал прочь, вытаскивая из-за пояса кошель с деньгами. Динарий скользнул в ладонь центуриона. Я смотрела, как за ним последовал второй, третий, четвертый. На ладони выросла серебряная колонна.

Иосиф возвратился и протянул нам еще динарий:

— Идите в город и купите все необходимое, чтобы подготовить тело. Но нужно торопиться. Центурион хочет поскорее покончить с этим делом. — Он посмотрел наверх, где сгущались сумерки. — Нужно похоронить Иисуса до заката. Скоро наступит суббота.

Саломея забрала монету, схватила за руку Марию Вифанскую и потащила ее вниз по склону.

— Мы подождем вас здесь. Не мешкайте! — крикнул Иосиф им вслед.

Огонь лампы метался по стенам пещеры. Пятна света легли на кожу Иисуса. Его кожу. Его. Я протянула руку и позволила пальцам дотронуться до внутренней стороны его локтя. Потом смочила полотенце и стерла грязь и кровь с его рук, ладоней, груди и лица, ушей и складок на шее, и каждое движение ранило меня, погружало в бесконечную боль.

Мы натерли его кожу оливковым маслом, а потом помазали миррой. Это было единственное благовоние, которое Саломея смогла раздобыть в городе в столь поздний час, и Мария встревожилась.

— Когда кончится суббота, — сказала она, — мы вернемся к гробнице и как следует умастим тело гвоздикой, алоэ и мятой.

Саломея провела щербатым деревянным гребнем по волосам Иисуса. Пока я наблюдала за его кончиной, ни одна слеза не скатилась у меня по щекам, но теперь я молча плакала, следя за движениями гребня.

Мария Магдалина взялась за края савана и медленно опустила его, но в последний миг, прежде чем лицо мужа скрылось от меня, я наклонилась и поцеловала его в обе щеки.

— Встретимся в долине, называемой бессмертие, — тихо сказала я.

VI

Тем вечером Марфа превратила субботнюю трапезу в тризну, но есть никому не хотелось. Мы сидели на влажных плитках двора, сбившись в кучку под навесом. Над нами сгущалась тьма, моросил дождь, было очень тихо. Никто не говорил об Иисусе с тех пор, как мы покинули гробницу. Мы протиснулись наружу через узкий вход в пещеру, где нас поджидал Лави, и заложили вход камнем. Наши голоса остались внутри. Потом мы медленно пошли в Вифанию, потрясенные, усталые, онемевшие от ужаса. Я по-прежнему была босиком. Сандалии нес Лави.

Я сидела и смотрела на своих близких: Мария и Саломея; Лазарь, Мария и Марфа; Мария Магдалина, Тавифа и Лави. Они смотрели на меня. Их лица были сосредоточенны и пусты.

Иисус мертв.

Я думала о Йолте. И Диодоре. И Скепсиде. Усилием воли я перенеслась к ним, представила их под тамариском рядом с каменной хижиной. Я попыталась разглядеть яркие белые утесы на вершине холма и Марейское озеро, сияющее у подножия, словно небо, упавшее на землю. Мне удалось удержать эти видения на несколько мгновений, но потом их место заняли ужасные воспоминания. Мое сердце было разбито. Как я сложу теперь его осколки? Смогу ли? Этого я не знала.

Когда опустилась ночь, Марфа зажгла три лампы и поставила их перед нами. Лица вдруг засияли, щеки и подбородки порозовели. Дождь наконец прекратился. Вдалеке послышался заунывный крик совы. От этого звука у меня перехватило дыхание, и я поняла, что должна рассказать историю, прокричать ее во тьму.

Я первая нарушила молчание. И рассказала о письме Иуды, которым он вызывал меня домой.

— Он написал мне, что Иисусу угрожает опасность, но теперь я знаю, что большая часть этой опасности исходила от самого Иуды. — Я колебалась, чувствуя смесь отвращения и стыда. — Это мой брат привел храмовую стражу схватить Иисуса.

— Откуда ты знаешь? — воскликнул Лазарь.

— Я встретила его сегодня утром в Гефсиманском саду. Он признался мне.

— Да поразит его Господь! — яростно бросила Марфа.

Никто ей не возразил. Даже я.

Я наблюдала за вытянувшимися, испуганными лицами своих друзей. Они пытались понять. Мария Магдалина покачала головой, и янтарный свет заиграл у нее на волосах. Она подняла ко мне лицо, и я задалась вопросом, известно ли ей, почему я не ходила с мужем по Галилее, как она. Известны ли его последователям обстоятельства моего изгнания? Знают ли они обо мне?

— Иуда не мог предать Иисуса, — сказала Магдалина. — Он любил его. Я была с учениками несколько месяцев. Иуда был предан Иисусу.

Я начала закипать. Да, я не была с Иисусом во время его служения, но я знала своего брата.

— Мне хорошо известно, что Иуда любил Иисуса; он любил его как брата. Но еще больше он ненавидел Рим, — резко ответила я.

Магдалина помрачнела, и мое раздражение улетучилось. Даже тогда я понимала, что грубость моего тона вызвана завистью к ее свободе, которая позволила ей идти за Иисусом, в то время как я была пленницей в доме Харана.

— Не следовало мне набрасываться на тебя, — сказала я ей.

Она улыбнулась, отчего вокруг глаз разбежались морщинки, которые не портят, а лишь украшают женское лицо.

Все замолчали. Свекровь обняла меня за плечи, ее пальцы легли на кровавое пятно на плаще Иисуса. Она сильно постарела за два года моего отсутствия. В волосах прибавилось серебра, округлые прежде щеки обвисли, веки набрякли. Она превращалась в старуху.

Мария погладила меня по руке, желая успокоить, но движение ее пальцев пробудило запахи, скрытые внутри ткани плаща: пот, дым костра, вино, нард. Запахи, такие неожиданные и живые, отозвались горечью, и я осознала, что говорю об Иуде, потому что не смогу вынести разговоров об Иисусе. Я боялась их. Боялась той боли, которой они населяли даже самые обычные вещи. Но столько всего нужно было сказать, понять. Я поерзала и села прямо.

— Я шла во дворец, когда случайно встретила Иисуса с крестом на спине. Мне ничего не известно о суде, об этих ужасных шипах у него на голове. — Я посмотрела на женщин, которые вместе со мной взошли сегодня на Голгофу. — Кто-нибудь из вас был там, когда Иисуса привели к Пилату?

Мария Магдалина подалась ко мне:

— Мы все там были. Когда я пришла, перед дворцом уже собралась большая толпа. Иисус стоял на том крыльце, где римский прокуратор выносит свои приговоры. Пилат допрашивал его, но с моего места слов было не слышно.

— Мы тоже его не слышали, — сказала Саломея. — Иисус почти все время молчал, отказываясь отвечать на вопросы Пилата. Это явно разгневало прокуратора. В конце концов он приказал, чтобы Иисуса отвели к Ироду Антипе.

При упоминании имени Антипы сердце сжалось от страха, а потом запылало гневом. Это он разлучил нас с Иисусом на целых два года.

— Зачем Пилат отослал Иисуса к Антипе? — спросила я.

— Я слышала, — заговорила Мария Магдалина, — как некоторые в толпе шептались, что Пилат предпочел поручить Антипе вынесение приговора на случай народного возмущения. Люди могли взбунтоваться. Пролилась бы кровь. Но она была бы на совести Антипы, а прокуратора не в чем было бы обвинять. Иначе его отозвали бы в Рим. Лучше умыть руки, поручив дело тетрарху. Мы ждали на улице, и через некоторое время Иисус вышел с терновым венцом на голове и пурпурным плащом на плечах.

— Это было ужасно, Ана, — вздохнула Саломея. — Антипа так нарядил Иисуса, чтобы посмеяться над ним: вот, мол, ваш царь иудейский. Солдаты Пилата кланялись ему и смеялись. Я видела, как Иисуса подвергли бичеванию. Он едва стоял на ногах, но голову держал высоко поднятой и не вздрагивал от насмешек. — Казалось, она вот-вот заплачет.