Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Я набросила плащ Иисуса и вышла наружу. От ходьбы босиком по камням Голгофы у меня ныли ноги.

Лави присел на корточки возле печи, складывая дорожную сумку. Я смотрела, как он запихивает внутрь хлеб, соленую рыбу и бурдюки с водой. После недавних потрясений у меня совсем вылетело из головы, что он уезжает. Корабль, на котором мы прибыли, отплывал обратно в Александрию через три дня. Чтобы успеть на него, Лави завтра рано утром надо отправляться в Иоппию. Я окаменела.

Мария, Саломея, Марфа, Мария Вифанская, Тавифа и Мария из Магдалы собрались в тени у стены, выходящей на долину. Хотя до конца субботы еще был целый день, Тавифа что-то чинила, а Марфа месила тесто. Тавифу вряд ли волновало, что она нарушает Шаббат, но набожная Марфа всегда была щепетильна в таких вопросах. Я опустилась на согретую солнцем землю рядом со свекровью.

— Да, я знаю. Это грех, но выпечка хлебов приносит мне утешение, — опередила меня Марфа.

Мне хотелось сказать ей, что, будь у меня чернила и папирус, я бы с радостью согрешила вместе с ней. Вместо этого я лишь сочувственно улыбнулась ей.

Взглянув на Тавифу, я увидела, что она чинит мою сандалию.

— Мы вернемся к гробнице завтра на рассвете, чтобы закончить помазание Иисуса. Мария и Марфа снабдили нас алоэ, гвоздикой, мятой и ладаном, — сказала Мария.

Слова прощания я сказала Иисусу накануне, когда целовала его в гробнице. Меня пугала необходимость еще раз испытать те же мучения, но я кивнула.

— Надеюсь, кто-нибудь из вас запомнил дорогу к гробнице, — добавила свекровь. — Горе ослепило меня, а там было много пещер.

— Я смогу ее найти, — ответила Саломея. — Я следила за каждым поворотом.

— Ана, — Мария повернулась ко мне, — я решила, что нам втроем нужно провести неделю траура здесь, в Вифании, прежде чем мы отправимся в Назарет. Я разыщу Иакова и Юдифь в Иерусалиме, чтобы узнать их намерения, но я почти уверена в их согласии. Что скажешь?

Назарет. Воображение нарисовало двор с глинобитными постройками и единственным оливковым деревом, крошечную комнату, где я жила с Иисусом и родила Сусанну, где прятала свою чашу для заклинаний. Я представила себе маленькую кладовую, где спала Йолта. Ткацкий станок, на котором я ткала скудное полотно, печь, в которой пекла вечно подгоравший хлеб.

Воздух стал очень тихим. Я почувствовала на себе пристальный взгляд Марии, взгляды всех остальных, но не поднимала головы. Что за жизнь ждет меня в Назарете без Иисуса? Теперь Иаков станет старшим, главой семьи; возможно, он сочтет необходимым найти мне нового мужа, как поступил с овдовевшей Саломеей. И ведь есть еще Антипа. В своем письме Иуда сообщал, что опасность для меня в Галилее уменьшилась, но не миновала полностью.

Меня охватила безысходность. Я поднялась и отошла прочь. Во мне волной поднималось осознание, которое в конце концов хлынуло наружу, обнажив истину, которую я знала, не подозревая об этом: Назарет никогда не был мне домом. Моим домом был Иисус.

Теперь, когда его нет, мой дом остался на склоне холма в Египте. Это Йолта и Диодора. Терапевты. Где еще я смогу отдаться чтению и письму? Где смогу присматривать и за библиотекой, и за животными? Где еще я смогу следовать велению сердца?

Я вдохнула, словно вернулась домой после долгого пути.

На другом конце двора Лави завязывал сумку кожаным ремешком. А что, если я разочарую Марию, причиню ей боль, потеряю навсегда? Мне стало страшно.

— Ана, что случилось? — окликнула она меня.

Я села рядом со свекровью.

— Ты не собираешься возвращаться в Назарет? — спросила она.

Я покачала головой:

— Я вернусь в Египет и буду жить там с тетей. Там есть сообщество духовных искателей и философов. Мое место среди них, — сказала я мягко, но решительно и стала ждать ответа.

— Иди с миром, Ана, ибо ты рождена для этого.

Эти слова были величайшим подарком мне.

— Расскажи нам о том месте, где ты будешь жить, — попросила Саломея.

Я с трудом сумела собраться, взбудораженная неожиданно скорым отъездом. К тому же мне не терпелось предупредить Лави и начать собирать провизию, но я терпеливо посвятила всех в историю терапевтов — общины, которая танцевала и пела всю ночь каждый сорок девятый день. Я описала разбросанные по склону холма каменные хижины, озеро у подножия, утесы на вершине и море, расстилающееся за ними. Я рассказала о монастерионе, где написала один из своих папирусов, и о том, как превратила другие в кодексы, чтобы сохранить навечно; поведала о библиотеке, которую пыталась привести в порядок, и о гимне в честь Софии. Моя речь текла и текла, и я поняла, как стосковалась по дому.

— Возьми меня с собой, — услышала я голос Тавифы.

Мы все повернулись к ней. Сначала мне показалось, что подруга шутит, но ее глаза смотрели на меня с предельной серьезностью. Я не знала, что ответить.

— Тавифа! — воскликнула Марфа. — Ты была нам как дочь все эти годы, а теперь из прихоти хочешь бросить нас ради чужого тебе места?

— Мне трудно это объяснить, — ответила Тавифа, — но я знаю, что мне предназначено быть там. — Она начала запинаться, слова выходили уже не такими четкими и правильными, словно ею управляла некая посторонняя сила.

— Но ты не можешь просто уйти, — возразила Марфа.

— Почему?

Вопрос застал Марфу врасплох.

Я посмотрела на Тавифу:

— Если ты всерьез намерена туда отправиться, то знай: жизнь в общине состоит не только из пения и танцев. Есть еще работа, пост, занятия и молитва. — Я не упомянула Харана и солдат из еврейского ополчения, которые пытались меня схватить. — А еще должно быть желание найти Господа, — продолжила я. — Иначе тебе не позволят остаться. Я не могу не предупредить тебя об этом.

— Я не прочь обрести Господа. — Тавифа успокоилась и говорила отчетливо. — Разве нельзя найти его в музыке?

Мне стало ясно: судя по последним словам Тавифы, Скепсида примет ее с распростертыми объятиями, признав в моей подруге свою. А если нет, то примет ее хотя бы ради меня.

— Не вижу причин, почему бы тебе не поехать с нами.

— А деньги? — поинтересовалась Марфа. Практичная Марфа.

Глаза у Тавифы расширились.

— Все мои деньги ушли на флакон нарда.

Я быстро прикинула в уме.

— Прости, Тавифа, но у меня хватит только на двоих. — Почему я не подумала об этом, прежде чем вселять в нее надежду!

Марфа торжествующее хмыкнула.

— Хорошо, что у меня есть деньги. — Она улыбнулась мне. — Нет причин удерживать Тавифу, если ей хочется пойти с тобой.

Моя отремонтированная сандалия лежала на коленях у Тавифы, готовая к долгой дороге в Иоппию. Подруга протянула ее мне, потом встала и обняла Марфу.

— Если бы у меня остался нард, я омыла бы им твои ноги, — сказала Тавифа.

На следующее утро Лави, Тавифа и я выскользнули из дома еще до рассвета. Остальные спали. У ворот я оглянулась, думая о Марии. «Давай не будем прощаться, — сказала она мне накануне вечером. — Мы обязательно увидимся снова». В ее словах не было притворства, одна искренняя надежда, и на секунду мне почудилось, что она исполнится. Но больше мы уже не встречались.

Луна почти совсем покинула небесный свод, оставив после себя лишь бледный призрачный завиток света. Пока мы шли по тропинке, ведущей в Енномскую долину, Тавифа начала напевать, не в силах скрыть радость. Она привязала свою лиру за спину, и выглядывающие изогнутые ручки напоминали пару крыльев. Я тоже была счастлива вернуться домой, но вместе с тем и печалилась. У меня за спиной лежала земля моего мужа и нашей дочери. Их кости навсегда останутся в ней. Каждый шаг, отдалявший меня от них, отдавался болью в сердце.

Идя вдоль восточной стены Иерусалима, я умоляла тьму повременить, пока мы не минуем холм, где умер Иисус. Но как только мы приблизились к скорбному месту, в небе вспыхнул свет, ослепительный и пугающе яркий. Я бросила последний взгляд на Голгофу. Потом посмотрела на далекие холмы, где был похоронен Иисус. Скоро туда придут женщины, чтобы умастить его тело ароматными маслами.