Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

— Нам сказали, что в общине терапевтов умер человек, — обратился один из солдат к Памфиле. — Куда ты его везешь?

Я с трудом разобрала ее слова: «К семье в Александрию».

У меня отлегло от сердца. Сейчас они махнут нам, пропуская, и мы продолжим путь. Но повозка не двинулись с места. Голоса солдат приближались. По всей видимости, они направлялись к задку повозки. С каждой секундой мне становилось все страшнее. Я широко распахнула глаза, и взгляд уперся в крышку гроба. Тогда я глубоко вздохнула и снова зажмурилась. «Не двигайся. Не думай».

Мы стояли бесконечно долго по причинам, которые я не могла вообразить. Потом один из солдат крикнул остальным:

— Все в порядке. Здесь только гроб.

Внезапно повозка накренилась вперед.

Мы потащились дальше, подпрыгивая на ухабах гораздо дольше нужного. Памфиле было велено остановиться, как только солдаты скроются из виду, желательно на пустынном участке дороги, и освободить меня. Внутри становилось жарко. Я сжала в руке шило и постучала в стенку гроба.

Мы с Лави отплыли в Иудею на пятый день нисана.

ИЕРУСАЛИМ. ВИФАНИЯ

30 г. н. э

I

Первое, что мы с Лави увидели, подъезжая к Иерусалиму, были склоны Хевронской долины, освещенные тысячами огоньков: паломники жгли костры. По ночному небу плыли колечки полупрозрачного дыма, густого от запаха жареной баранины. Было тринадцатое число месяца нисана. Пасха.

Я надеялась добраться до дома Лазаря, Марии и Марфы до наступления ночи, чтобы успеть сесть за праздничную трапезу вместе с Иисусом. Что ж, наверное, всё уже съели. Я вздохнула.

Всю дорогу нас с Лави преследовали досадные неудачи. Сначала на море опустился штиль, что задержало прибытие нашего корабля. Потом, когда мы отправились пешком из Иоппии, из-за наплыва людей, скупивших всю пищу, нам приходилось постоянно сворачивать в отдаленные деревни, чтобы найти хоть кусочек хлеба и сыр.

В Лидде нам помешали римские солдаты, которые несколько часов не давали людям пройти, пытаясь хоть как-то урегулировать движение по забитой народом дороге в Иерусалим. Все это время я мысленно репетировала, с какими словами обращусь к Иуде, и уговаривала себя, что он прислушается ко мне. Все же я была его младшей сестрой, и он любил меня. Иуда пытался спасти меня от Нафанаила. Передал мое послание Фазелис, хоть и против воли. Он выслушает меня и отринет безумие, которое толкает его предать Иисуса.

Увидев освещенный кострами холм, я едва не задохнулась от нетерпения.

— Тебе нужно отдохнуть? — спросил Лави. — Мы идем с самого рассвета.

— От мужа и брата меня отделяет лишь эта долина, — сказала я. — Отдохну, как только увижу их.

Последний отрезок пути до Вифании мы прошли молча. Не будь я так измотана, я бы, наверное, пустилась бегом.

— Лампы во дворе еще горят, — сказал Лави, когда мы подошли к дому друзей Иисуса, которые стали друзьями и мне. Мой провожатый начал барабанить в ворота, крича, что пришла Ана, жена Иисуса.

Я ожидала увидеть мужа, спешащего впустить нас, но вместо него показался Лазарь. Он выглядел куда лучше, чем в прошлый раз: желтизны поубавилось, щеки порозовели.

— Проходите в дом. — Он поцеловал меня в знак приветствия.

— Где Иисус? — спросила я.

Лазарь пошел во двор, словно не слыша меня.

— Марфа, Мария! — позвал он. — Посмотрите, кто здесь.

Сестры выбежали из дома, распахивая объятия. Они казались ниже ростом, лица стали еще круглее. Лави был встречен с той же теплотой, с какой здесь когда-то приветствовали Тавифу. Я огляделась по сторонам, но ее тоже нигде не было видно. У внешней стены были сложены в стопку тюфяки, накрытые поношенным плащом из льняной ткани.

— Вы с Лави наверняка проголодались, — сказала Марфа. — Пойду принесу остатки пасхального ужина.

Когда она поспешила прочь, я взяла плащ. Ткань была неровная, грубая — такой она вышла из моих рук. Я поднесла плащ к лицу и уловила знакомый запах.

— Плащ Иисуса, — сказала я Марии.

— Да, так и есть, — безмятежно улыбнулась она.

— И вот это тоже. — Лави поднял посох из оливы, который Иисус вырезал, сидя под деревом в Назарете.

Я сжала ладонью гладкую поверхность дерева, отполированную рукой мужа.

— Иисус с учениками уже некоторое время живут у нас, — кивнула Мария на стопку тюфяков. — Они проводят все дни в городе, а вечером возвращаются на ночлег. На прошлой неделе Иисус первым делом спрашивал, не вернулась ли его жена. Видно, ты не выходишь у него из головы. — Она опять улыбнулась мне, а я сильно прикусила губу.

— Где он? — повторила я вопрос.

— Он праздновал Пасху в Иерусалиме с учениками.

— Не с вами?

— Мы предполагали, что они разделят с нами трапезу, но сегодня утром Иисус передумал. Сказал, что вместе с учениками отправится в город. Признаюсь, Марфе это не понравилось. Она столько наготовила, что всем бы хватило вдоволь, а наши гости, поверь мне, едят очень много. — Она делано засмеялась.

— Был ли с ними Иуда?

— Твой брат? Да. Он почти не отходит от Иисуса, разве что…

Я ждала, но Мария молчала.

— Разве что?..

— Да ничего. Просто вчера, когда Иисус вернулся из города вместе с друзьями, Иуды с ними не было. Я слышала, как Иисус спросил о нем у Петра и Иоанна. Было уже довольно поздно, когда Иуда наконец явился, но даже тогда он держался особняком. Ел в одиночестве вон там, в углу. — Она указала рукой в противоположный от нас конец двора. — Я решила, ему нездоровится.

В отличие от Марии, я сомневалась, что странности в поведении Иуды объяснялись недомоганием, но делиться своими подозрениями не стала. Я так крепко сжимала плащ и посох Иисуса во время нашего разговора, что у меня заныли пальцы. Оставив вещи на скамье, я подошла к проему в стене, окружающей дом, и посмотрела на запад, в сторону Иерусалима.

— Разве Иисус не должен уже вернуться?

Мария подошла и встала рядом со мной.

— Он завел обычай каждый вечер молиться на Елеонской горе, но ты права: ему давно пора быть дома.

Ее лицо скрывала тень, но я разглядела нечто большее, чем обычная тревога. Я увидела страх.

— Ана! — Этого голоса я не слышала уже семь лет.

— Тавифа! — крикнула я, бросаясь к подруге, которая уже мчалась ко мне через весь двор.

Она прижалась ко мне, и мы долго стояли обнявшись, молча покачиваясь, словно в танце. Я закрыла глаза и вспомнила другой танец — тот, что танцевали слепые девушки.

— Глазам своим не верю, — улыбнулась Тавифа. — Никогда, слышишь, никогда больше не смей пропадать. — Говорила она медленно, размеренно, словно слова были слишком велики для рта, но каждый слог находился на своем месте.

— Ты говоришь совсем чисто! — воскликнула я.

— Я долго тренировалась. Язык — орудие гибкое. Он может приспособиться.

Я взяла ее руки и поцеловала их.

Появилась Марфа с подносом, а за ней — Лазарь с кувшином вина. Пока мы с Лави мыли руки, Мария велела Тавифе принести лиру и сыграть для нас.

— Такой музыки ты никогда не слышала, — сказала мне Мария.

Мне и правда хотелось послушать игру Тавифы, но позже. Сейчас я желала лишь одного: чтобы мне рассказали о муже, о том, что он говорил и делал. Мне хотелось узнать об угрожающей ему опасности, которую скрывают от меня. Но Тавифа уже побежала за лирой, и я промолчала.

Мария была права в одном: такой музыки мне еще не доводилось слышать. Быстрая, дерзкая, забавная песня рассказывала о женщине, которая отрезала бороду своему мучителю, пока он спал, и тем самым лишила его силы. Тавифа, грациозная, как и раньше, кружилась в танце по двору, перебирая струны, и я подумала, что ей бы понравилось празднование сорок девятого дня у терапевтов, бесконечные песни и пляски.

Когда она закончила, я отложила в сторону кусочек хлеба, который собиралась обмакнуть в чашу с вином, и обняла подругу еще раз. Она тяжело дышала, щеки раскраснелись.