Отречение - Мария Анатольевна Донченко

штыке винтовки красноармейца, похожая на рисунок плоского червя из учебника биологии для седьмого класса, болталась засаленная белая лента.

Артём попытался сорвать её, но узел был затянут слишком крепко. И тогда парень вытащил из-за пояса нож, с которым по давней привычке не расставался – только перед входом на массовые мероприятия, где придирчиво обыскивали участников полицейские у рамок-металлоискателей, его приходилось прятать в ботинок – и два склизких обрывка медленно упали на каменный пол.

Артём зло наступил рифлёной подошвой на кусок белого атласа и двинулся по переходу на «Театральную».

…На рынке царила предновогодняя суета. Большинство палаток и тридцать первого декабря работали допоздна, чтобы все, кто не успел запастись продуктами к праздничному столу, несли свои денежки торговцам хотя бы в последний вечер.

В павильоне у Махмуда ярко горел свет.

Валерке выпало дежурить именно в эти сутки, открывать и закрывать ворота для автотранспорта, и Новый год он планировал встретить в будке, вдвоём с напарником, с заранее припасённой бутылкой водки – уж в эту-то ночь хозяин не будет наказывать за пьянство на рабочем месте, да и сам хозяин уедет с какой-нибудь очередной девицей отмечать праздник.

И всё-таки было, конечно, обидно оказаться сегодня в смене, когда все спешат к семьям, а его Лиза будет сидеть за новогодним столом без него. Ну да куда ж деться…

Возле павильона разворачивался автомобиль хозяина, и из-под его колёс летели снежные брызги.

По рынку без особой цели шёл Артём.

Из павильона вышли двое охранников. Один из них поддерживал под руку явно обкуренную девчонку. Она с трудом передвигала ноги и всё-таки поскользнулась, но державший не дал ей упасть. Второй охранник распахнул дверцу автомобиля.

Пустые, затуманенные наркотиком глаза девицы смотрели в упор на Артёма, но он даже не узнал её в первый момент.

А когда узнал – автомобиль уже тронулся с места.

– Светка! – крикнул Артём.

Схватив рукой ком снега, он швырнул его машине вслед. Ком рассыпался, ударившись в заднее стекло. За выехавшим автомобилем закрывал створку ворот Валера. Артём почти налетел на него.

– Валерка! – крикнул он. – Там Светка, слышишь? Из нашего дома. Она под клофелином. Они нашу Светку увезли, слышишь?

– Ну что ты шумишь, – ответил товарищ, обтирая пот с лица рукавицей. – Ну повезли очередную шалаву, в первый раз как будто. Не знаешь, что ли?

– Светка не шалава, – возразил, переводя дыхание, Артём, – она девушка моего друга, я её знаю, она нормальная девчонка.

– Нормальные девчонки пить в павильон к Махмуду не ходят, – ответил Валера, и крыть Артёму было нечем. – Никто её туда за уши не тянул. Сама пошла. Я видел.

– И что же ты?

– А что я? Я что, обязан останавливать каждую б…, которой захотелось развлечений?

Артём закусил губу.

– Да ничего ей не сделается, – добавил Валера, – через сутки будет как новенькая.

– Я вообще не понимаю, как ты можешь тут работать! – возмутился Артём.

– Тебе легко говорить! – разозлился приятель. – Ты сам по себе, гуляю как хочу, а у меня семья, и двоих детей кормить надо. Думаешь, легко работу найти? Да и уйду я отсюда – ну будет другой мужик двери открывать-закрывать, что, от этого Махмуд шалав к себе возить перестанет? Тоже мне…

Он не окончил фразу. Снаружи уже сигналила грузовая «Газель» с товаром, и Валера привычными движениями принялся открывать створку ворот.

«Что же я Женьке скажу? – думал Артём. – Он же через неделю выходит. Что я скажу Женьке?»

Глава двенадцатая

Леся Усольцева неторопливо и расслабленно курила в постели.

Борис вышел на кухню и там варил для неё кофе.

Леся слегка потянулась и посмотрела в окно, не поднимаясь с кровати. На улице кружились ленивые снежинки.

Стояли долгие новогодние праздники. Алексей Усольцев уехал в Литву на семинар по методикам протеста, который проводил для российских активистов какой-то очередной западный фонд.

Калныньш оставался в Москве. Необходимости в его присутствии в Прибалтике не было, а самого его на родину предков не тянуло. Леся была ему не нужна до конца январских праздников, и она могла развлекаться как угодно и с кем угодно, в том числе и с Даниленковым, который, как это ни смешно, воспринял это мимолётное приключение всерьёз…

Вошёл Борис с чашкой ароматного кофе, поставил его на тумбочку.

– Я здесь, Лесенька, – преданно сказал он, присаживаясь на край кровати и нежно беря в свою ладонь её ухоженные пальцы.

Леся благосклонно прикрыла веки в знак согласия.

«Теперь я им как хочу, так и верчу», – подумала она про себя, полуприкрыв глаза с длинными накрашенными ресницами.

В квартире пахло жареными кофейными зёрнами и сладким крюшоном, тягучей карамелью и терпкой мятой.

* * *

В эти дни никто не работал, кроме экстренных служб. Не работал и Артём, и время тянулось для него невыносимо долго, и он уже ждал начала рабочей недели. Никого Артёму не хотелось видеть, ни с кем не хотелось общаться. Пожалуй, единственным человек, кого он был бы рад увидеть, была Надя, но Наде он был нужен не более, чем обычно.

Надя шла на улицу гулять с сыном.

Она осторожно спускала коляску по обледенелым ступеням вниз.

Навстречу ей, прицокивая каблучками, поднималась новая постоянная любовница владельца рынка. На ней была короткая модная шубка, в ушах блестели огромные аляповатые золотые серьги с крупными тёмно-красными камнями, безымянный палец украшал перстень с таким же камнем, и весь её внешний облик за пять-шесть дней изменился настолько, что в ней с большим трудом можно было узнать былую соседку Светку.

– Привет, – улыбнулась Надя.

Светка смерила её презрительным взглядом и не удостоила ответом.