Отречение - Мария Анатольевна Донченко

расходов, и откажись он сейчас – и всё закончится. Но и для Усольцева, для самого Алексея Усольцева это будет последний неиспользованный шанс выплыть на поверхность в мутной воде, и тогда прозябать ему всю оставшуюся жизнь в забвении и бедности третьесортной политической мелочью на подхвате у более крупных фигур, которые, если снизойдут, позволят появиться на трибуне…

– Хорошо, я согласен, – не своим, хриплым голосом произнёс Алексей.

Калныньш медленно кивнул.

– Но помните – это последний шанс. Если и в этот раз у Вас не получится, или Вы постесняетесь действовать решительно – другого случая уже не будет. У Вас не будет, я имею в виду.

Он всё-таки не сказал слово «испугаетесь» или «побоитесь», – подумал Усольцев. «Постесняетесь», надо же… Что это, пресловутая политкорректность или что-то иное? Да, всё-таки Калныньш достаточно владел русским языком, чтобы чувствовать такую разницу…

– Какие сроки? – таким же чужим голосом спросил он.

– Вот это деловой разговор, – удовлетворённо заметил Марк. – Не позднее начала мая.

– Первое мая? – уточнил Усольцев.

Калныньш повертел в руке карманный календарик.

– Нет, – ответил он, подумав несколько секунд. – Первое мая удобно для вас, активистов, а массовка будет на дачах – не забывайте, что имеете дело не со своим левым активом, а с обывательской массой. – Ноготь Калныньша скользнул чуть вниз по оборотной стороне календарика, открывая квадрат, занятый месяцем маем, и отчёркивая его от соседнего, – На седьмое мая назначена инаугурация избранного президента, не так ли? Поэтому будет удобно и логично назначить акцию протеста на шестое мая. Тем более, это воскресенье. Не возражаете?

– Нет, – отозвался Усольцев. – но по формату мероприятия – должны ли мы подавать заявку…

– Разумеется, – перебил его Калныньш, – вы подаёте заявку и проводите подготовку, как обычно. А что уж там произойдёт в процессе самой акции – в этом мы вполне доверяем Вашей фантазии и предоставляем Вам полную свободу действий. Итак, шестое мая. Договорились, – он протянул Усольцеву руку, и тон его смягчился впервые за всё время разговора.

…Усольцев вышел на улицу с тяжёлым сердцем.

До назначенного срока оставалось ещё полтора месяца, но стоило ли сомневаться, что они пролетят незаметно, занятые подготовкой очередной акции протеста, которая – из её организаторов об этом пока знал только Усольцев – должна превратиться в кровавое побоище. Варианты сценария крутились у него в голове, он перебирал их и отвергал один за другим, ибо ни один, как ему казалось, не мог обеспечить его личной безопасности во время акции и после неё.

Постепенно мысли приобретали стройность, в тумане угадывались очертания единственно возможного плана действий. План имел определённую долю риска, и всегда осторожный Усольцев отдавал себе в этом отчёт, но ничего лучшего не приходило на ум.

Поздно вечером, лёжа в постели, он поделился своим планом с женой.

– Ты, как всегда, гениален, Лёшенька, – томно промурлыкала Леся.

На следующий день Усольцев обзвонил соратников и союзников и назначил оргкомитет акции на ближайший выходной.

У него оставалось ещё два-три дня до заседания, чтобы продумать и отточить всё, что будет им сказано, и прикинуть, какая будет реакция.

Однако Леся тоже не теряла времени.

* * *

Газету Артёму показали на работе.

Это был свежий выпуск одной из крупнейших демократических газет, выходившей массовым тиражом и горячо поддерживавшей «болотные» протесты.

С самого утра, едва Артём вошёл в раздевалку, на ходу расстёгивая куртку, обычный перед сменой разговор о том – о сём странно и резко затих.

– Что-то случилось? – спросил он, привычно поздоровавшись.

– Ты уже видел? – спросил Валентин. Стоявший рядом с ним парень опустил глаза в пол.

– Нет, – честно ответил Артём, но недоброе предчувствие кольнуло в груди, – а что такое?

– Да вот читай, что ли, – Валентин угрюмо протянул ему газету.

С первой полосы в глаза бросились аршинные буквы: «Исповедь подруги нациста: эксклюзивное интервью». Дальше шла отсылка на четвёртую страницу, но Артём всё понял прежде, чем его руки развернули газетные листы.

«Все мы помним, что в начале февраля Москву всколыхнуло дерзкое преступление, – кричали буквы, складываясь в строки и смеясь в лицо бледнеющему Артёму. – На окраине столицы несовершеннолетний отморозок-маргинал с особой жестокостью зарезал на национальной почве предпринимателя, работавшего в сфере производства и торговли продуктами питания. Сейчас убийца находится в СИЗО, но из-за гуманизма российских законов суд не сможет дать ему более десяти лет колонии… Однако такие, как Евгений Лосев, могут жить рядом с нами, ходить с нами по одним улицам. Нас всегда интересовал вопрос: откуда берутся подобные нелюди в нашем обществе и что гражданское общество может сделать, чтобы они не появлялись. Сегодня наш корреспондент Лариса Орлова попытается получить ответы на этой вопросы у бывшей подруги малолетнего нациста. Итак, знакомьтесь – Светлана (фамилию мы не называем по просьбе девушки), с Лосевым, по её словам, росла в одном дворе и училась в одном классе…»

С фотографии на газетной странице улыбалась Светка, весёлая и жизнерадостная, как будто ничего не случилось…

– Это же неправда, – с трудом произнёс Артём вслух, растерянно оглядывая присутствующих, – Женька его не по национальному признаку убил, а из-за девчонки. Из-за этой самой… Его… первая любовь… в жизни… Это все подтвердят, весь подъезд…

Спасительный гудок позвал рабочих на смену.

Весь день всё валилось из рук Артёма. Инструменты падали на пол, и он с трудом выполнял самые простые операции, которые обычно делал на автомате. Он не мог дождаться окончания рабочего дня, когда можно будет добежать до метро и купить газету на ближайшем развале.

«– Светлана, Вы были знакомы с Евгением Лосевым задолго то того, как он совершил преступление. Расскажите, по-Вашему, что его могло толкнуть на такой шаг? Может быть, на него повлияла семья?

– Да, мы были знакомы с раннего детства. Евгений, в какой-то степени, даже ухаживал за мной. Но у меня всегда вызывала отторжение его ненависть к людям иной культуры, иной расы…»