Отречение - Мария Анатольевна Донченко

Всё как тогда, как две недели назад, и так же не пробиться к трибуне, где уже гордо возвышается фигура Усольцева – уж кому, как не Наде, узнать его издалека – только, кажется, ещё многолюднее. Но нет, не пробраться вперёд, и не сказать: «Здравствуй, Лёшенька, это я, а это твой сыночек Кирилл, ему как раз исполнилось два года». Нет, не до неё сегодня ему, он сегодня вновь в объективах телекамер, в прицелах фотовспышек, и не сегодня ли наступит звёздный час Алексея Усольцева…

Ближе к сцене смыкались плотные ряды дорогих шуб.

Мальчик в коляске начинал капризничать, и Надя взяла его на руки.

Справа, на значительном отдалении от неё, происходил какой-то конфликт. Между собой схлестнулись две группы участников митинга – одна с чёрными анархическими знамёнами, другая с чёрно-жёлто-белыми, и дело шло к выяснению отношений с помощью кулаков.

Но Надя этого не видела, да и не собиралась она с ребёнком продвигаться в ту сторону. Слева, в нескольких метрах от неё, журналистка брала интервью у явно выпившего, давно не мывшегося бомжа неопределённого возраста с трепыхавшейся на ветру белой лентой на потерявшей цвет куртке.

– Скажите, – нарочито вежливо вопрошала девушка с камерой, – зачем Вы пришли сегодня сюда, на проспект Сахарова?

– Мы, – выдыхал перегаром интервьюирумый, – собрались здесь, сегодня, против Путина!

– Против Путина? – переспрашивала журналистка. – Скажите, а Ваша лично жизнь при Путине ухудшилась или улучшилась?

– Ухудшилась! – уверенно отвечал бомж.

– Скажите, – ровно продолжала девушка, – в чём лично Ваша жизнь ухудшилась с приходом Путина?

– Потому что Путин… Он нас всех бомжами сделал, нищими сделал, вот! – такая длинная фраза явно далась её собеседнику не с первого раза.

Надя отвернулась.

Кирюша начинал откровенно хныкать.

– Сейчас пойдём домой, маленький, сейчас пойдём, – успокаивая сына, она начала протискиваться в сторону метро.

В этот момент кто-то хлопнул её по плечу.

Обернувшись, Надя увидела незнакомого парня, бритого налысо, в куртке-«бомбере» и ботинках, какие носят скинхеды, с фанатским шарфом, закрывавшим половину лица.

– Ты Надюха Лосева? – спросил он.

– Я, – подтвердила девушка.

– Ты это… – он смутился на мгновение, – мамаше передай. Братана твоего, Женьку, мусора повинтили за драку с шавками.

Надя не сразу сообразила, что речь идёт о представителях субкультуры «антифа».

– С кем?

– Ну, с анархами там. Короче, пацанов повезли в ОВД «Басманный» и, похоже, оставят на ночь до суда. А там могут на сутки закрыть. Мамаше передай, чтобы пожрать принесла. Запомнила? – спросил он снисходительно.

– Да… конечно, – растерянно ответила Надя и, удерживая ребёнка правой рукой, левой вытащила мобильный телефон и, не попадая пальцами по клавишам, стала набирать номер Анны.

Парень, сообщивший ей новость, исчез, растворился в толпе, и она даже не успела расспросить его о подробностях.

…Через полтора часа Надя встретилась с матерью у входа в отделение полиции района Басманный.

Митинг к тому моменту ещё не закончился.

В отделении у Анны нехотя приняли продуктовую передачу для сына и пояснили, что в понедельник дела административно задержанных будет рассматривать Басманный суд. Таковых набиралось в клетке около десяти человек, но увидеть Женьку матери не удалось.

Домой они вернулись около девяти вечера.

В комнате у Матрёны было шумно, что-то оживлённо обсуждали, и Анна сразу поняла, что там гости.

Она не ошиблась – вместе со стариками сидела молодёжь из соседней квартиры – Юлия, Андрей и Артём.

– Вы потише там, – зло буркнула Анна, – нам ребёнка спать укладывать.

– Переберёмся к нам? – предложила Юлия, поднимаясь с табуретки, и повернулась к Анне, – ну что у вас там было на вашей Цукерманштрассе?

– Я на митинге не была, – ответила та, – дети вот были. Женьку забрали в полицию.

– За что забрали? – спросил Артём и махнул рукой остальным – мол, идите, я тут поговорю ещё.

– За драку, – вздохнула Анна, – завтра утром суд по административному делу.

– Если не уголовка, то ничего страшного, – авторитетно ответил Артём, – ты пойдёшь к нему на суд? Я с тобой. На работе предупрежу. Посмотрим, что там.

– Спасибо, – произнесла Анна с облегчением и искренней благодарностью.

…Наутро, когда они приехали в отделение к девяти, задержанных уже увезли в суд на синей полицейской «Газели».

В здании суда Анне наконец удалось увидеть сына, когда он сидел на лавочке между двумя хмурыми полицейскими в бушлатах, ожидая начала заседания.

Женька был спокоен. Он приветственно кивнул матери, а появлению Артёма даже заметно обрадовался, и улыбка пробежала по его лицу.

В зал заводили по одному, и так же по одному выводили в коридор и дальше, на лестницу и в машину.

Женьке Лосеву судья дала пятнадцать суток административного ареста.

– Это как же, Артём? – растерянно спрашивала Анна, кусая губы и теребя завязки на рукаве куртки, – мы будем Новый год встречать, а как же Женечка? Как же он будет на Новый год… и в камере?

– Бывает и хуже, – угрюмо ответил ей Артём. Они вышли из здания суда. Было холодно и ветрено. Артём поднял воротник куртки, закрыв щёки. Слушать причитания Анны не хотелось, но он проводил её до метро и поехал на работу.

* * *

Перед Новым годом на работе у Артёма был короткий день, и возвращался он домой рано.

Переход нужно было делать в центре, на станции «Площадь Революции». Артём любил эту станцию с её круглым и высоким белым потолком, с закруглёнными арками проходов к поездам и, конечно, с её бронзовыми фигурами бойцов, лётчиков, студенток…

Артём погладил ладонью нос собаки, сидевшей возле бронзового пограничника с винтовкой – по московской примете, на удачу.

Взгляд его скользнул чуть выше по фигуре и остановился, наткнувшись на невидимое препятствие.

На