Польское Наследство - Владимир Романовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот Шахин – тот ненавидел Киев без всяких задних мыслей, как и вообще всё, на чем не стояла печать одобрения фатимидов.
Повозка катится, подпрыгивая, дождь стучит по крыше – сколько воды в этих краях! На всех хватает, и остается много. Отец ее – настоящий отец – сидит там, под дождем, правит повозкой. Как узнала она, что это ее отец? Не сразу. Не знала точно, но старая карга, состоящая в доме приемного отца неизвестно кем и занимающаяся тайно шаманством, говорила – «И поедешь ты в Черное Место, и в черный день найдешь там своего отца, а он в синих одеждах, и захочет он убить брата твоего…» И много еще всякого наговорила бабка – видимо, просто болтала, что в голову придет. Но – черная туча над Черниговом, и поединок отца с братом – вдруг, когда отбросил ее Гостемил, что-то подумала она, Ширин, о чем-то догадалась, вспоминал, наставников, вспоминал имя и, чтобы проверить, сказала – «Мы – дети Зибы». А еще раньше, когда Ширин была совсем маленькая, и мать ее была еще жива, послала мать мальчишку (за ожерелье и последние золотые монеты, он показывал) сказать Ширин на ухо – «Род твоего отца прозывается – Моровичи». Спустя годы, Ширин поведала об этом брату, и Шахин уже тогда, наверное, поклялся, что отомстит тому, кто стал причиной смерти матери. И тоже запомнил имя рода.
Имя матери, полузабытое уже, к упоминанию запрещенное … Как вдруг замер, окаменел славянский вельможа, услышав его! И как растерянно, неуверенно прозвучало его – «Ширин – женское имя».
Хотела убить его – не убила. Хотела пугнуть – но он не испугался. Хотела сбежать – не сбежала. Значит – не хотела на самом деле. Ни убивать, ни пугать, не бежать. Славянских наставников перепродали (а может и убили), когда Ширин и Шахину было двенадцать лет. С тех пор Ширин истосковалась по ласкам – наставники, особенно мужчина, баловали ее, ласкали, целовали – украдкой. Шахин тоже ее любил – гладил и целовал, пока его не засмеяли сверстники. В том же году.
Но сейчас-то что? Не надейся, Ширин! Не будет же этот престарелый верзила ни с того ни с сего гладить по волосам и обнимать восемнадцатилетнюю дочь? Нет, конечно. Этого еще не хватало!
А хотелось бы…
И Шахин – «Не убивай его, езжай с ним. Мы отомстим ему вместе, только вместе. Он из Мурома, это здесь недалеко. А едет он, наверное, в Киев, это тоже недалеко».
Возможно, все эти мысли можно было бы упорядочить, найти в них рациональное зерно, но десятый день подряд Ширин мучила менструация, начавшаяся не в срок – из-за переживаний и, очевидно, масштабности происходящего, и продолжающаяся неостановимо. Боль в груди, рези в животе, постоянное кровотечение. В конце концов из меня вытечет вся кровь, и тогда я умру, молодая, не увидевшая и не познавшая жизнь, думала она мрачно и серьезно.
Гостемил. Какое-то несуразное имя. У славян, да и вообще у всех неверных, имена несуразные. Что он за человек? Неверный – само собой, но даже неверные разнятся. Шахин очень на него похож! Это она сразу углядела. А я – похожа на него? Может и похожа. Черты лица у него очень … точные? … Громадный он – поэтому и я такая рослая. Ни в Каире ни в Багдаде ни один мужчина не позарится, сколько не открывай лицо, сколько не показывай волосы украдкой … А в Киеве? Может, в Киеве другие мужчины? Выше ростом? Славянские рабы были в основном невысокие. Может, невысоких легче хватать и усмирять, поэтому специально таких выбирают? Гостемил. Как это, слово есть такое славянское? «Здоровенный». Поди из Гостемила сделай раба – трудно. Большой слишком.
Путаются мысли…
Ничего я толком на Руси еще не видела – ехали мы обходными путями, крадучись. Несколько смердов, какие-то неприятные типы в селениях, да в детинце в Чернигове – местное правление, по виду тати, но кто их, славян, разберет, может и не тати. Потом были ратники – разных размеров, и некрасивый воевода со слюнявым ртом. Пожалуй, отец – единственный пока что красивый славянин, которого я здесь видела, хоть и старый. Что-то мне покажет Киев?
Кровь потекла по ноге. Ширин замычала от досады. Слезши с ложа на пол, она сняла со столика наглухо закупоренный кувшин и вытащила затычку. Понюхала. Вода. Вытащив из сапога кинжал, на всякий случай данный ей Гостемилом, она сделала надрез на портах бредящего Свистуна, оторвала лоскут, смочила его водой, обмыла в несколько приемов живот, бедра, и гениталии, вытерла. Мало. Оторвала лоскут от рубахи Свистуна, больше размером. Снова протерла. Налила воды в кружку. Повозку тряхнуло, и Ширин стукнулась зубами о край кружки и едва успела придержать кувшин, по привычке экономя воду. И усмехнулась.
На Руси бережное отношение к воде не принято. На Руси кругом вода – в реках, в ручьях, в озерах, с неба льет, везде вода. Ее, воды, так много, что славяне не обращают на нее внимания, привыкли. Им ничего не стоит, например, наполнить лохань водой до краев и лечь в нее, в эту в воду – просто помыться. Расточительность. Еда у них растет на деревьях и на полях в огромных количествах, а также бегает в лесах и плавает в водоемах, и это не считая домашнего скота. Ткани они ткут – аржами. Казалось бы, при таком изобилии бедных не должно быть вообще. Но большинство славян не менее бедные, чем большинство жителей Каира. Как они ухитряются быть бедными? Наверное, в этом виновата их Церковь, объявившая пророка Иисуса сыном Аллаха и приравнявшая его рассуждения к вере. Надо бы спросить у отца про Церковь. Интересно – греческой он веры, или другой какой? Говорят, все благородные славяне нынче греческой веры.
А где мы остановимся в Киеве? Отец сказал, что у него есть там друг, а у друга есть дом. И еще у друга есть сын. Это что же – вроде славянских смотрин? А как же насчет того, что женщина вольна выбирать себе мужа сама?
Хорошо бы выяснить все, разобраться, и уж если презирать – то со знанием дела. Первая мысль Шахина по приезде в Чернигов была – Церковь Спасителя хорошо подходит для переделки в мечеть.
И – самое заветное. Кто такой Гостемил – на самом деле. И кто они с Шахином – на самом деле. Самое заветное, и самое трудное. Все остальное – более или менее притворство. Гостемил хорошо притворяется. И я тоже.
К рассвету дождь прекратился. Лошадь устала, и Гостемилу было ее жалко. Как все в мире связано, подумал он. А вдруг от нескольких упущенных часов зависит безопасность друга?
Прямо по ходу показались колокольня и черепичная крыша терема – Вышгород, обновленный, отстроенный, с мощеной главной улицей, чистый, ухоженный, и в то же время какой-то стерильный, с искусственной красивостью, с рассеянными улыбками. Гостемил остановил повозку.
Спрыгнув на землю, он огляделся и, убедившись, что никто вроде бы за ним не следит, открыл заднюю дверцу.
– Ширин.
– Да?
– Сейчас мы подъедем к пристани.
– Мы уже в Киеве?
– Нет, в Вышгороде. Это недалеко от Киева. Ты … хмм … закутаешься с головой в сленгкаппу … и сядешь в лодку … Я поговорю с лодочником, и ты будешь меня ждать … в лодке. Я только сдам это чучело с рук на руки властям…
– Болярин, – позвал умоляюще Свистун, связанный, на полу. – Болярин … Об одном прошу…
– Ну, что тебе?
– Ты мне скажи только … Жив ли мой сын? Только об этом прошу.
– Жив, – сказал Гостемил. – Выполз из под стола, очухался, и убежал.
– Ты видел?
– Да.
– Не лжешь, болярин?
– Не лгу. Жив твой сын, Семяшко, жив.
– Поклянись, болярин.
– Мне клясться ни к чему, это подлая привычка. Если я говорю – да, значит – да. Так у меня в роду заведено.
– Спасибо, болярин.
Свистун заворочался, задвигался, застонал. Гостемил вытащил нож и разрезал веревку, связывавшую ноги Свистуна. Кивнув Ширин, он снова закрыл дверцу.
Сделали быструю остановку у пристани. Ширин, кутаясь – действительно, с головой – в сленгкаппу, примостилась в лодке. Гостемил дал лодочнику пять золотых монет, и пообещал еще десять, если будет ждать и молчать. Лодочник, не веря счастью, начал радостно и красноречиво соглашаться.
– Молчать, – напомнил Гостемил.
– Да я, болярин…
– Ты не молчишь. Отдавай деньги.
Лодочник молча спрятал деньги и изобразил лицом преданность. Гостемил наклонился к уху Ширин и тихо сказал, —
– Жди, я скоро. Ничего не бойся.
Она кивнула.
Подогнав повозку к терему, Гостемил спрыгнул на землю, потянулся, и огляделся. Ранние прохожие спешили – кто на местный торг, кто на пристань, кто в мастерскую, кто даже в церкву на службу. Четверо дюжих ратников стояли у входа в терем – стало быть, важная персона прибыла в город. Уж не сам ли князь? Нет, князь в пути. Ну так кто-нибудь из его воевод. Гостемилу совершенно не хотелось продолжать транспортировать Свистуна. Пусть олегово семя дальше само с ним разбирается. Он подошел к ратникам.
– Доброе утро, люди.
Ратники оглядели верзилу в мокрой сленгкаппе с головы до ног и усмехнулись.
– Любопытно мне знать, кто нынче в тереме живет.
Ратники еще немного посмотрели на него и отвернулись, скучая.