Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

свои члены в какое-нибудь особое положение, будет разочарован точно так же, как и те, которые надеются избегнуть веса своей испорченности посредством политической организации какого-нибудь рода. Сознательно или бессознательно, тем или другим путем, но каждая частица зла должна явиться в свет; она проявится или в осязательной форме, или под каким-нибудь покровом. Философский камень конституции не может породить золотое поведение посредством свинцовых инстинктов. Никакой аппарат из сенаторов, судей и полицейских не может заменить недостаток внутреннего чувства, которое управляет нами. Никакая законодательная работа не может вытянуть недостаточную нравственность до того, что она сделается достаточной. Самая ловкая административная штука не спасет нас от самих себя.

Но значит ли это, что правительство вовсе не может приносить пользы? Отнюдь нет. Оно не может изменить общего размера несправедливости, которую придется перенести, но оно может изменить ее распределение. Такое изменение и составляет то, что оно делает. С помощью правительства люди равномернее распределяют зло, которое им приходится переносить; они рассыпают его более единообразно по всему обществу и на протяжении жизни каждого гражданина. Полная свобода деятельности способностей, прерываемая полным лишением этой свободы и стесняемая постоянным опасением такого лишения, заменяется здесь постоянным, но зато неполным ограничением свободы. Вместо единовременных потерь жизни, членов и всех средств существования, которым каждый может подвергнуться в состоянии анархии и которым многие подвергаются, люди при политической организации переносят постоянные нарушения своих прав, но в форме более мягкой. Зло, которое прежде было случайно, но совершенно уничтожало, теперь постоянно, но зато сносно. Это система взаимного застрахования против нравственных бедствий. Люди не могут предупредить пожаров и кораблекрушений, но они охраняют друг друга против разорения тем, что несут убытки сообща и распределяют вред, ими причиненный, на продолжительные периоды времени. Точно так же люди, соединяясь для созидания судебных учреждений, не могут уменьшить объема несправедливости, которую им придется перенести, но они могут застраховать друг друга против ее роковых результатов и делают это.

§ 8. Утверждая, что существенное отправление государства состоит в ограждении людей, в охранении их прав и в осуществлении закона равной свободы, мы через это не только налагаем на него обязанность ограждать каждого гражданина от нарушений его прав соседом, но и защищать его наравне со всем обществом против внешних нападений. Внешняя сила может нарушить права народа настолько же или гораздо более, чем шайка преступников, поэтому правительство должно защищать граждан как в том, так и в другом случае. Защита – вот чего добиваются люди, создавая политическую комбинацию; она должна быть оказана против всяких врагов, как внутренних, так и внешних. Не подлежит никакому сомнению, что война безнравственна. Но так же безнравственно и насилие, употребляемое при исполнении судебных решений; так же безнравственно и всякое принуждение. Нравственный закон точно так же, несомненно, нарушен действием судебной власти, как и действием защищающейся армии. В принципе, нет никакой разницы между ударом полицейского жезла и между ударом солдатского штыка. Оба они заключают в себе нарушение равной свободы по отношению к лицу, против которого они направлены. В обоих случаях у нас оказывается достаточно силы, чтобы заставить себе покориться, и не все ли равно, будет ли употреблена эта сила человеком в синем или в красном мундире? Полисмены – это солдаты, которые действуют поодиночке; солдаты – это полисмены, которые действуют сообща. Первых правительство употребляет для нападения на десять тысяч преступников, которые ведут одиночную войну против общества; оно обращается к последним, если ему угрожает столько же преступников в виде регулярного войска. Итак, сопротивление внутренним и внешним врагам имеет одну и ту же цель – ограждение прав людей, оно производится теми же самыми средствами – силой, оно однородно и по своей природе; одно не заслуживает большего порицания, чем другое. Ужасы поля сражения обнаруживают в концентрированном виде ту же самую безнравственность, которая вообще присуща правительству и связана со всеми его отправлениями. То, что так ясно обнаруживается во время военных действий, одинаково справедливо и по отношению к гражданским: зло делается для того, чтобы побороть зло.

Оборонительная война – единственная, к которой относятся вышеизложенные рассуждения. Ее необходимо терпеть как наименьшее из двух зол. Есть люди, которые порицают ее безусловно и полагают, что иностранное нашествие нужно встречать отсутствием сопротивления. Против такого мнения можно сделать различные возражения.

Во-первых, действуя последовательно, они должны вести себя точно таким же образом и относительно своих сограждан. Они не только должны переносить мошенничество, нападение, грабеж, раны, не оказывая никакого деятельного сопротивления, но они должны отказываться от всякой помощи со стороны гражданской власти, потому что тот, кто действует силой через посредство своего ближнего, несет за это столько же ответственности, как если бы сила эта была употреблена им самим.

С точки зрения установления между людьми и нациями мирных отношений такое учение должно казаться излишним и утопическим. Если все согласятся не нападать, то они настолько же будут в мире друг с другом, как и тогда, когда они все решатся не сопротивляться. Таким образом, учение, воспрещающее сопротивляться, налагая на людей крайне тягостную обязанность, оказывается по своему существу не более действительным для прекращения войны, как и учение, воспрещающее нападать.

Сверх того, принцип, воспрещающий сопротивление, нельзя вывести из нравственного закона. Нравственный закон говорит: «Не нападайте». Он не может сказать: «Не сопротивляйтесь»; потому что сказать это – значило бы предположить, что его предписания нарушены. Мы уже объяснили (глава I), что нравственность определяет образ действий совершенных людей; она не может обсуждать обстоятельства, вытекающие из несовершенства. То правило, которое достигнет всеобщего распространения, когда люди будут тем, чем они должны быть, должно быть справедливым правилом, не правда ли? Наоборот, правило, которое, при подобном положении, сделается неисполнимым, будет ложное? Прекрасно. При идеальном состоянии все будут повиноваться закону, воспрещающему нападать, это будет жизненный принцип поведения всякого человека, его будут вполне выполнять, он будет жить и править людьми; в то же время при подобном состоянии закон, воспрещающий сопротивляться, неизбежно сделается мертвой буквой.

Наконец, можно доказать, что воспрещение сопротивления заключает в себе абсолютное зло. Нам не следует беззаботно оставлять свои права. Нам не следует передавать свое прирожденное право для достижения мира. Мы настолько же обязаны уважать справедливые требования других людей, насколько мы должны защищать свои собственные. То, что священно в лице других людей, священно и в нашей собственной личности. Разве в нас нет способности, которая заставляет нас чувствовать и искать своего права на свободу действия и тем самым, в силу рефлективной деятельности, дает нам возможность понимать и оценивать