Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

походу против мировой еврейской плутократии» (с 22 июня 1941 года к врагам добавится «иудео-большевизм»).

«Необходимость создания новой европейской цивилизации» стала одной из главных тем разговора рейхсминистра с новым итальянским послом Дино Альфиери 19 мая 1940 года. В марте Аттолико был отозван по настоянию Гитлера и Риббентропа и к огорчению Вайцзеккера. Нацисты просили прислать в Берлин бывшего генерального секретаря фашистской партии Роберто Фариначчи или Альфиери — министра народной культуры (то есть пропаганды), а затем посла в Ватикане. Поначалу дуче на ум пришла кандидатура шефа аппарата МИДа Филиппо Анфузо, но в итоге он выбрал Альфиери. Новый посол, как и его предшественник, не владел немецким языком, зато искупал это активным участием в светской жизни и способностями к пиару, подобно своему шефу Чиано. От него же он перенял предвзятое отношение к Риббентропу, с которым, по собственному признанию, «так и не смог установить человеческие отношения»{1}.

Но прежде чем строить «новую Европу», предстояло разобраться с последним противником — Великобританией. С одной стороны, Гитлер пребывал в уверенности, что она находится на последнем издыхании и жаждет мира, а потому с радостью откликнется на любое его предложение. С другой — продолжал считать необходимым сохранение Британской империи и сознательно не наносил ей последний, решающий удар. После разгрома Франции фюрер решил сделать Лондону очередное «великодушное предложение», поскольку слухи о попытках британских агентов в нейтральных странах выйти на контакт с немцами будоражили его воображение.

Привыкший чутко улавливать настроение вождя, Риббентроп поинтересовался у Фрица Хессе (который теперь работал у него экспертом по Англии) шансами на успех такой акции и тем, что могло бы подвигнуть Альбион к диалогу. Хессе набросал следующий вариант: на Западе — отказ от территориальных аннексий и репараций, на Востоке — возвращение к границам 1914 года с восстановлением «остаточных» Польши и Чехии под международной гарантией; реституция всех германских колоний; трехсторонний пакт о ненападении с Англией и Францией с возможным отказом от союза с Москвой. Риббентроп заметил, что фюрер едва ли согласится на это, но начал работу над черновиком «мирной» речи, исходя из предложенного проекта.

Подготовка текста заняла неделю, еще столько же рейхсминистр колебался, прежде чем отнес его Гитлеру. Фюрер пришел в ярость. «Похоже, г-н фон Риббентроп, — сурово сказал он, — вы совершенно забыли, что мы выиграли войну, а не проиграли ее… У меня совершенно иные планы!» Затем он поведал изумленному министру, что намерен разделаться с Россией, дабы лишить Англию последней надежды на спасение. Хессе относит разговор к концу июля 1940 года, но эта датировка неверна, ибо «мирная» речь была произнесена 19 июля, а двумя днями позже фюрер приказал приступить к разработке плана военной операции против СССР (в запасе у генштабистов такого плана не было).

Риббентроп скрыл свой провал даже от ближайшего окружения, тем более слухи о «великодушном предложении» продолжали циркулировать — возможно, для внешнего употребления. Все стало на свои места, когда в речи Гитлера 19 июля мирным предложениям были отведены всего три неконкретные фразы: «В этот час я считаю долгом перед собственной совестью еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу в Англии и других странах. Я уверен, что вправе обращаться с таким призывом, ибо я не проигравший, просящий пощады, но победитель, говорящий от имени разума. Я не вижу оснований для продолжения этой войны». Через три дня лорд Галифакс, выступая по радио, отверг любой компромисс с нацистами. Гитлер окончательно отказался от идеи вторжения в Англию, о чем Черчилль знал из перехваченных немецких радиограмм, но не спешил делиться информацией даже со своими министрами (эта история подробно описана Д. Ирвингом в книге «Война Черчилля»).

С Англией связан еще один эпизод биографии Риббентропа, относящийся к лету 1940 года и обросший массой домыслов. Речь идет о плане похитить герцога Виндзорского и его жену и попытаться использовать их как знамя «партии мира», в существование которой верила нацистская верхушка. Экс-монарх в звании генерал-майора был прикомандирован к британской военной миссии во Франции, после ее поражения — дабы избежать возможного плена — отправлен в Испанию, а затем назначен генерал-губернатором Багамских островов. Причины столь несолидного назначения очевидны: Георг VI, скверные отношения которого со старшим братом ни для кого не были секретом, и его советники во главе с Черчиллем решили отправить бывшего короля как можно дальше от Европы, да еще под строгим присмотром контрразведчиков. Отказаться от назначения герцог не счел возможным, уезжать не хотел, а пока перебрался из нейтральной проосистской Испании в нейтральную пробританскую Португалию.

Воодушевленный сообщениями посла в Мадриде Эберхарда фон Шторера и посланника в Лиссабоне Освальда фон Гойнингена-Гюне о недовольстве бывшего короля своим положением и о его стремлении к миру, Риббентроп решил вступить с ним в контакт и даже подумывал вывезти в Испанию с тем, чтобы сделать фактическим пленником немцев. Миссия была возложена на Вальтера Шелленберга из Службы безопасности, прославившегося похищением двух английских агентов из голландского приграничного городка Венло в конце 1939 года. Герцог проявил некоторое внимание к германским авансам, но в итоге отплыл на Багамы в назначенный день. Сведения об этом содержатся в германских дипломатических документах, но детектива по ним не напишешь, а верить английской версии «мемуаров Шелленберга», неизвестно кем сочиненной, не стоит ни в коем случае{2}.

2

Несмотря на поглощенность событиями в Европе, рейхсминистр не обходил вниманием доклады из Токио. До лета 1940 года они не радовали. Получив вызвавшее шок в Японии известие о заключении пакта Молотова — Риббентропа, министр иностранных дел Арита объявил послу Отту о прекращении переговоров с Берлином и Римом. В конце сентября Альбрехт Хаусхофер позвонил отцу из Берлина и огорошил вопросом, готов ли тот ехать послом в Токио. Хаусхофер-старший, которому месяцем раньше исполнилось 70 лет, решительно отказался{3}. Чья это была идея? Несомненно, Риббентропа — кто еще имел право делать такое предложение?

Кабинеты генерала Абэ Нобуюки и адмирала Ёнаи Мицумаса считались переходными, а их министры иностранных дел адмирал-атлантист Номура Китисабуро и непотопляемый хамелеон Арита были озабочены лишь балансированием между враждебными блоками великих держав. Не внушал доверия и новый посол в Германии, хитрый и сладкоречивый Курусу. Беседа Риббентропа 8 июля 1940 года с бывшим министром иностранных дел Сато Наотакэ, приехавшим в Рим для экономических переговоров и нанесшим визит вежливости в Берлин, тоже ограничилась банальностями. На единственный конкретный вопрос хозяина о глубинных причинах японско-американского противостояния гость так и не дал внятного ответа{4}.

Ситуация изменилась в середине июля, когда в Токио разразился политический кризис. Кабинет Ёнаи ушел в отставку, не справившись с глобальными проблемами, точнее, не решившись взяться за них всерьез. Во внешней политике надо было делать выбор между Западом и «осью», во внутренней —