Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

оттуда войска. Итальянцы же хотели заключить договор поскорее, чтобы закрепить свое участие в победе и дележе трофеев. По мнению Гитлера, результатом любой акции против Югославии стала бы новая война на Балканах, где тоже накопилось много нерешенных проблем и территориальных претензий. Чиано отметил в дневнике, что Гитлер был особенно приветлив с ним, а Риббентроп настроен воинственно{70}.5

Беседа Молотова с Шуленбургом 17 июня не ограничилась «самыми теплыми поздравлениями». Нарком проинформировал посла «о балтийских делах, основные сведения о которых ему, вероятно, известны из газетных сообщений. Советский Союз договорился с Латвией, Литвой и Эстонией о смене правительств этих стран и о вводе советских войск на их территорию. Основной причиной мероприятий Советского правительства явилось то, что Советский Союз не хочет оставлять в прибалтийских странах почву для французских и английских интриг. С другой стороны, Советский Союз не хочет, чтобы из-за прибалтийских стран его поссорили с Германией. […] Политика Советского Союза всегда была пролатвийской, пролитовской и проэстонской. Теперь Советский Союз хочет обеспечить со стороны балтийских стран просоветскую политику»{71}.

Больше всего Германию обеспокоило то, что ее не поставили в известность о готовившемся поглощении стран Балтии, хотя внешне декорум сотрудничества был соблюден: по личному указанию Риббентропа МИД сразу же разъяснил, что у Германии «нет никаких причин для волнения, каковое нам открыто приписывается некоторой частью зарубежной прессы», а после июльских выборов, проводившихся под советским контролем и закончившихся просьбами новых парламентов принять три республики в состав СССР, не принял ноты протеста у литовского и латвийского посланников и отговорил их эстонского коллегу от аналогичного демарша. Прибалтийским дипломатам разрешили остаться в Германии при условии их отказа от политической деятельности{72}.

Однако Сталин не собирался останавливаться на «успехах советской внешней политики в Прибалтах», как скромно назвал это Молотов 1 августа в докладе Верховному совету СССР. 23 июня в печати появилось сообщение ТАСС, опровергавшее слухи о концентрации советских войск на литовско-германской границе и вызвавшее облегчение в Берлине, которое однако оказалось недолгим. В тот же день Молотов, выслушав расплывчатый ответ Риббентропа на вопрос трехнедельной (!) давности о возможности согласования позиций Германии, Италии и СССР на Балканах, огорошил Шуленбурга новостями: Советский Союз потребовал от Румынии не только Бессарабию, от претензий на которую никогда не отказывался, но и Буковину, в состав России никогда не входившую. Требование предполагало применение силы: «Красная армия встала на границе с Румынией, готовая пусть к локальной войне, но войне крупномасштабной»{73}.

«Румыния поступит разумно, — сказал нарком, — если отдаст Бессарабию и Буковину мирным путем. Она пользовалась ею [так в тексте. — В. М.] 21 год, зная, что те не принадлежат ей. […] Если же Румыния не пойдет на мирное разрешение Бессарабского вопроса, то Советский Союз разрешит его вооруженной силой. Советский Союз долго и терпеливо ждал разрешения этого вопроса, но теперь дальше ждать нельзя».

После Финляндии не принимать подобные заявления всерьез было уже невозможно. Посол опешил: «Я сказал Молотову, что такое решение является для меня неожиданным. Я считал, что советское правительство будет настаивать на своих претензиях к Бессарабии, нами не оспариваемых, но не предпримет самостоятельных действий для их реализации. Я боюсь, что внешнеполитические трудности Румынии, которая в настоящее время снабжает нас значительным количеством важнейшего для военной и гражданской промышленности сырья, серьезно затронут германские интересы». В советской записи его слова приведены подробнее: «По мнению Шуленбурга, в свое время постановка вопроса о Бессарабии была такова: СССР заявит свои претензии на Бессарабию только в том случае, если какая-нибудь третья страна (Венгрия, Болгария) предъявит свои территориальные претензии к Румынии и приступит к их разрешению. СССР же не возьмет на себя инициативу в этом вопросе. Шуленбург боится, что разрешение Бессарабского вопроса Советским Союзом в настоящий момент может создать хаос в Румынии, а Германии сейчас до зарезу нужны нефть и другие продукты, получаемые из Румынии».

Посол пытался уговорить наркома отсрочить решительные действия, пока он не проконсультируется с начальством. «Просьбу Шуленбурга тов. Молотов обещал сообщить Советскому правительству, но предупредил, что Советское правительство считает этот вопрос чрезвычайно срочным. Я рассчитываю, сказал в заключение тов. Молотов, что Германия в соответствии с договором не будет мешать Советскому Союзу в разрешении этого вопроса, а будет оказывать поддержку, понятно, в пределах соглашения»{74}.

Решение Бессарабского вопроса стало для отношений между Москвой и Берлином более серьезным испытанием, нежели «Зимняя» война, тем более что территориальные претензии к Румынии имелись у Венгрии (Трансильвания) и Болгарии (Южная Добруджа). Это также было наследием мирных договоров в Трианоне (ст. 27 и 45) и Нейи (ст. 27). 25 июня Шуленбург передал Молотову ответ Риббентропа:

«1. Германия остается верной московским соглашениям. Поэтому она не проявляет интереса к бессарабскому вопросу. Но на этих территориях живут примерно 100 000 этнических немцев, и Германии, естественно, их судьба небезразлична, она надеется, что их будущее будет гарантировано. Имперское правительство оставляет за собой право в подходящее время сделать советскому правительству определенные предложения по вопросу о переселении этих „фольксдойче“, по примеру этнических немцев Волыни.

2. Претензии советского правительства в отношении Буковины — нечто новое. Буковина была территорией австрийской короны и густо населена немцами. Судьба этих этнических немцев также чрезвычайно заботит Германию.

3. В других районах Румынии Германия имеет очень важные экономические интересы. Эти интересы включают нефтяные поля и сельскохозяйственные земли. Германия поэтому, как мы неоднократно информировали советское правительство, крайне заинтересована в том, чтобы эти районы не стали театром военных действий.

4. Полностью симпатизируя урегулированию бессарабского вопроса, Имперское правительство вместе с тем надеется, что, в соответствии с московскими соглашениями, Советский Союз в сотрудничестве с румынским правительством сумеет разрешить этот вопрос мирным путем. Имперское правительство, со своей стороны, будет готово, в духе московских соглашений, посоветовать Румынии, если это будет необходимо, достигнуть полюбовного урегулирования бессарабского вопроса в удовлетворительном для России смысле».

Шуленбург мягко заметил, что отказ от претензий на Буковину «будет существенно способствовать мирному решению. Молотов возразил, сказав, что Буковина является последней недостающей частью единой Украины и что по этой причине советское правительство придает важность разрешению этого вопроса одновременно с бессарабским».

На следующий день нарком известил посла о том, что под воздействием вчерашнего разговора Москва решила ограничиться северной частью Буковины с городом Черновцы. Риббентроп поддержал советский ультиматум, врученный вечером 26 июня; то же самое сделал и Чиано. Румыния официально отказалась от франко-британских гарантий и политики нейтралитета, что означало ее окончательный переход в лагерь «оси» в качестве сателлита{75}.

В обеих столицах с тревогой ожидали новых сюрпризов. 29 июля Молотов поинтересовался у Шуленбурга содержанием переговоров Гитлера и Риббентропа