Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Блефовать?
– Ну знаешь, – говорит юная Ли, – постараться нас обхитрить.
– Ой, ладно, я устала, давайте есть пирожные. Вы хотите пирожные? – Мама встает.
– Э-э, – начинает папа.
– Конечно, – отвечает Ли-из-воспоминания, и все трое откладывают карты в сторону.
Мама приносит поднос свежеиспеченных шоколадных лакомств.
Папа заталкивает в рот кусок еще до того, как она успевает поставить поднос на стол.
– Это вообще-то брауни.
– Какая разница, – говорит мама. – Брауни то же самое, что шоколадные пирожные.
– Разница большая… – И папа ударяется в долгие и детальные рассуждения о плотности, количестве шоколада и различных дополнительных ингредиентах.
Папа всегда был любителем сладкого, и я не могу сдержать улыбку, пока вокруг разворачивается воспоминание. Это было еще до нескончаемых командировок, до того, как он посвятил всего себя работе.
– Ну хватит! – говорит Ли-из-воспоминания. – Может, продолжим? Игра почти закончена.
– Да, давайте, – кивает мама. Она берет свои карты.
– Твой ход, мам, – говорит юная Ли.
Папа доедает четвертый брауни, смахивает крошки с пальцев и берет карты.
– Ой, я? – Мама выглядит ужасно довольной. – Вот! Смотрите!
Она выкладывает свою последнюю карту.
– Я победила!
– Что?! – Ли-из-прошлого вскидывает руки в воздух. – Мне оставалось еще чуть-чуть.
Папа хмурится, глядя в веер своих карт. Затем смотрит на стол.
– Эй, подожди-ка, это мои карты! Ты их украла!
– Не-а, – говорит Дори. – Ты сказал, я должна блефовать, так что я блефую. Я выиграла.
– Что за мошенница! – кричит папа. Он дотягивается до мамы и начинает ее щекотать – в качестве наказания.
Мама, извиваясь, сползает на край стула подальше от папы и безудержно хихикает.
– Мошенница, мошенница, мошенница, – повторяет папа с сияющим лицом.
Юная Ли закатывает глаза.
– С вами просто невозможно!
Темнота.
Снова свет.
Родители стоят на кухне. Они еще моложе, чем в предыдущем воспоминании. Меня нигде нет. Мама качает головой в сторону чего-то, что держит папа.
Билеты на самолет, три штуки. Пункт прибытия: Тайбэй.
– Зачем ты это делаешь? – Мамин голос тихий и чувствительный; я никогда не слышала его таким.
– Ты не думаешь, что пришло время? – очень осторожно произносит отец. – Они заслуживают того, чтобы увидеть тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы увидеть их. Ли заслуживает того, чтобы познакомиться с ними.
– Нет. Они не заслуживают этого. Ты их не знаешь, а я знаю. Они мои родители. Для них я, вся моя жизнь – сплошное разочарование. Разочарование…
– Прошло столько лет! – говорит папа. – Достаточно для того, чтобы все переосмыслили случившееся, пожалели о сказанном.
– Да, – отвечает мама, ее голос дрожит еще сильнее. – У меня было много времени подумать. Все, что я помню, – их слова. Они говорили: «Ты должна выйти замуж за китайца. Если ты выйдешь за того белого мужчину, это больше не твой дом. Ты больше нам не дочь». Как можно сказать такое своему ребенку?
Папа обнимает ее; ее руки, сжатые в кулаки, оказываются между ними.
– Они это несерьезно.
– Серьезно, – говорит мама, начиная плакать. – Они это серьезно. Я знаю.
– Дори…
– Они винят меня. Они думают, если бы я никогда не поехала в Америку, если бы никогда не встретила тебя, то Цзинлинь была бы жива. Почему вечно я во всем виновата? Может, я виню их. Они с ней обедали в день, когда она умерла. Они должны были видеть, как она больна. Почему это моя вина? Почему не их? Они никогда не увидят Ли и не посмеют ранить ее так, как ранили меня.
Папа молчит. Он держит ее в объятиях, и она зарывается лицом в его шею; ее плечи дрожат.
Воспоминание начинает мерцать и наконец затухает, как перегоревшая лампочка; пол уходит у меня из-под ног.
95
Я приземляюсь на луну.
Не на саму луну, а на небольшой участок. Луна разломана на куски; и это все, что осталось. Земля – бесцветная и мертвенная, и, сделав по ней несколько шагов вперед, я вынуждена резко остановиться: край обрывается, как скала. Я смотрю вниз на целый мир. Развернувшись передо мной в чернеющем индиго, он мерцает звездами – мигающими тут и там точечками.
В голову приходит мысль: стоит этому куску луны чуть-чуть наклониться, и я могу покатиться вниз, в пустоту, рассыпаясь среди созвездий.
Звук хлопающих крыльев обращает мое внимание наверх.
Впереди парит птица, яркая, как пламя. Точно как той ночью в Джиуфене, она летает кругами и танцует в воздухе. Она несется через все небо, преследуя звезды, соединяя светящиеся точки. Она опускается вниз и скользит совсем рядом с моим участком луны, так что я уверена: она меня заметила. Она знает, что я здесь, знает, что я смотрю на нее.
Тогда я вспоминаю стихотворение, которое нашла в сборнике Эмили Дикинсон; кажется, будто я слышу, как кто-то читает мне его:
И кокон жмет, и дразнит цвет,
И воздух приманил —
И обесценен мой наряд
Растущим чувством крыл.
В чем сила бабочки? Летит.
Полет откроет ей
Дороги легкие небес —
Величие полей.
И я должна понять сигнал,
Расшифровать намек,
И вновь плутать – пока учу
Верховный мой урок [31].
Я пытаюсь почувствовать то, что чувствует она, моя мать, птица, парящая в небе с закрытыми глазами, уверенная в каждом движении и каждом повороте настолько, что ей не нужно смотреть вперед. Я делаю глубокий вдох в надежде уловить ее аромат.
Вот моя мать, с крыльями вместо рук и с перьями вместо волос. Вот моя мать, самого прекрасного алого оттенка из всех существующих, цвета моей любви и моего страха, и все мои самые глубокие чувства следуют за ней по небу, как хвост кометы.
Я слышу мелодичный, солнечный голос, такой далекий и такой тихий.
– Ли, – зовет она меня.
Мое имя эхом отзывается через все небо. Ли, Ли, Ли.
Моя мать говорит:
– Прощай.
Прощай, прощай, прощай.
Птица поднимается все выше и выше. Она разворачивается и выгибается дугой.
Я смотрю, как она взрывается пламенем.
Мое сердце сжимается. Дыхание останавливается.
Она горит, как звезда.
Поднимается ветер: сначала это лишь легкий бриз, но вскоре он вырастает в непрекращающиеся порывы. Затем возвращается гроза – такая же дикая и яростная, как прежде. Я пытаюсь найти, за что бы схватиться, но поблизости ничего нет. Земля слишком скользкая. Ветер сбивает меня с ног и скидывает с края вниз.
Из горла вырывается крик, но услышать его некому.
Я падаю. Я буду падать вечно. Этому не будет конца.
Я вытягиваю
