Милосердие солнца - Юлия Июльская

глядя ей за спину. Туда, где стоял дракон. — Тебе потребуется Кусанаги-но-цуруги.

— Что? — опешила она.

— Что? — одновременно с ней опешил и Ватацуми.

— А это мне уже нравится, — восхитилась Инари.

— Я отдал часть своей ками, этого недостаточно? Когда это все вокруг стали желать забрать то, что принадлежит мне?

— Кстати, об этом. Первый раз меч украл советник Миямото Ичиро. Он был завистливым человеком и несколько оскорбился, когда дар получил лишь император, — всё это Каннон сказала так спокойно, словно не перевернула своими словами всю историю Шинджу. Её лицо — или морда, Киоко не совсем понимала, как вернее об этом думать, — ничего не выражало.

— Это оружие, которому нельзя находиться в руках смертных. Как ты это допустил? — Инари вперила полный злобы взгляд в Ватацуми.

Киоко почувствовала себя ужасно неуютно, словно невольно стала свидетельницей чего-то интимного, чего и вовсе не должна была знать. Подумать только, советник не получал Кусанаги в дар. Всё это время дворец хранил и оберегал реликвию, украденную у бога, которому они же и поклонялись.

— Разве мог я это предотвратить? Я оторвал от себя часть души. После подобного требуется время, чтобы прийти в себя.

Инари фыркнула:

— А мог бы постепенно несколько веков вкладывать силу в одну из своих жемчужин, и не пришлось бы так страдать.

— А я всё гадал, как ты это сделала… — задумчиво протянул он. — Как бы то ни было, Кусанаги теперь в более надёжном месте. Не здесь и не у меня вовсе.

— Это мне известно, — сказала Каннон.

— Разве могли быть сомнения… — тихо сказал Ватацуми. Инари посмотрела на него с пониманием.

— Киоко, — Каннон вновь обратилась к ней. — Тебе предстоит встретиться с той, кого ты, возможно, видеть совсем не хочешь. Хотя, как знать… Помнится, ты множество раз обещала ей разговор. Если ты и правда имела в виду беседу, когда утверждала, что намерена призвать богиню к ответу.

Она не улыбалась, но Киоко казалось, что над ней сейчас жестоко посмеялись.

— Если не готова, просто скажи. — Каннон дала возможность для размышлений, хотя наверняка знала, каким будет ответ.

— Давно готова.

— Тогда я отведу тебя. — Она встала, и Киоко поспешила подняться за ней.

Она помнила своё обещание, хотя уже и не думала, что настанет день, когда предоставится возможность его сдержать.

Я выросла, Аматэрасу.

Я иду к тебе.

И я заставлю тебя ответить.

* * *

— Сейчас? — Норико стояла в недоумении, а её жёлтые глаза были полны… не обиды, нет. Так выглядело разочарование. Он не хотел этого делать, но не мог поступить иначе.

— Приказ императора. И… Норико, я там нужен. — Он хотел подойти, но она отшатнулась.

— А здесь? Я не могу отправиться с тобой.

— Я знаю.

— Знаешь. — Она вскинула голову, и все чувства, что причиняли ему боль, исчезли с её лица, растворились под напускным равнодушием.

— Мне нужно в Юномачи. Невозможно отдавать приказы, когда все сообщения поступают с такой задержкой, а некоторые вовсе не доходят.

— Хорошо, — она произнесла это спокойно, холодно. Сказала — и обратилась кошкой. Кимоно упало на пол, а сверху — чёрная лента с голубыми цветами-звёздами. Сама Норико в два прыжка выскочила из комнаты.

Хотэку прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Всё рушилось. Снаружи, внутри — всюду. Мир словно решил, что никто здесь не может быть счастлив. Но он так долго ждал, так осторожно к ней приближался… Разве для того, чтобы из-за одного решения стало хуже прежнего? Она же его возненавидит. Уже ненавидит. Теперь — в самом деле, и потому больше не скажет этого вслух.

Но выхода не было. Кунайо-сан не справляется, положение всё хуже, а мятежников словно становится только больше. Люди почувствовали слабость власти, и это стало началом конца.

Он не хотел оставлять Норико. Ни за что бы не оставил, особенно сейчас, после смерти Киоко-хэики. Но и не выполнить свой долг он не мог.

* * *

Ненависть, боль, обида — всё смешалось, и она больше не могла справиться с этим. Она ведь знала: так оно и бывает. Глупые люди так привязывались друг к другу, а потом неизменно страдали. И что сейчас? Глупая бакэнэко.

Норико думала, что больнее быть не может. Пытаясь справиться с зияющей дырой где-то внутри, там, где Киоко забрала часть её ками, когда уходила, — иначе как ещё объяснить эту боль? Она чувствовала такое отчаяние, какого не испытывала никогда. Норико никогда никого не теряла… От семьи она ушла сама, ища собственный путь в одиночестве, и ни к кому никогда не привязывалась. Не хотела. Не собиралась.

Киоко её сломала. Заставила полюбить, а теперь ушла. И ведь даже не в Ёми… Норико не отыскала её. Ни в Ёмоцухира, ни в стране мёртвых. А она пыталась. Ох как она пыталась! Но Киоко не было. С ками двух богов она наверняка нашла свой покой в Рюгу-дзё или у берегов Созо. И никакого шанса проститься. Как же её отпустить?..

Норико думала, что больнее быть не может. Но больнее стало. Он сделал то, что обещал не делать. Оставил её тогда, когда был нужен. Оставил тонуть в боли своей и боли чужой, переживая всё за себя и Иоши. Оставил справляться с тем, о чём она ничего не знает. Как с этим жить дальше? И зачем? Теперь всегда будет так плохо? Она ведь не вернётся. Никогда. Это не задача, которую можно решить. Это не то, что однажды исчезнет. Это уже навечно. Навсегда.

Бедная Киоко. Каково же ей было терять столько близких. Как же она это пережила… И как теперь пережить ей, Норико, потерю единственного живого существа, для которого она имела значение? Мир казался пустым. Чужим. Она лежала в саду, скрываясь в голых ветвях кустарников, но всё равно поглядывала на дворец Мудрости. Она не хотела, чтобы он шёл за ней. И в то же время отчего-то неясная надежда сидела где-то внутри, назойливо жужжа.

Спустя коку он появился. Осмотрелся — её ищет? — но не пошёл ни в сад, ни к озеру, ни даже к Светлому павильону, откуда Иоши теперь почти не выходил. Раскинул крылья и… Да, он действительно полетел на Север, в сторону Ши. Оттуда наверняка отправится в Западную область. И если с оками он поговорит, то с ней прощаться не стал. Она, конечно, сама убежала, но ведь он даже не попытался… Даже не окликнул её.

Норико свернулась калачиком, пряча нос под тёплые лапы. Больше ей делать здесь нечего, так что она улеглась поудобнее и отправилась в Ёмоцухира, туда, где кошки не видят сны.

* * *

Такамагахара. Равнина высоких небес. Обитель