Милосердие солнца - Юлия Июльская

Не было раньше, до этих лет.

* * *

Всё завершилось слишком быстро. И хотя были предвестники: её сны, её слабость, её невосприимчивость к любым лекарствам, — как бы долго она ни болела, как бы он ни обдумывал такую вероятность, верить в неё не хотел, да и не мог. А теперь — придётся. Она ушла. Её больше нет. Его Киоко оставила этот мир. Иоши погибал столько раз, но среди живых нет почему-то её.

Он бы хотел винить Норико, но в этом не было смысла. Всё произошло на его глазах, Норико не успела, хотя пыталась. Она сама себя изъедала виной.

Он бы хотел винить Чо и всех лекарей. Не справились, не вылечили. Но и они делали всё, что было в их силах.

Он бы хотел отправиться вслед за ней прямо сейчас, попросить бакэнэко отпустить его, но это означало бы сдаться, бросить то, ради чего они жили, ради чего сражались.

Все ушли, ладья опустела, но в его ушах мелодия фуэ ещё несётся над Кокоро, провожая душу императрицы. Дождь оплакивает утрату, ветер воет о своей боли, и даже Цукиёми не выглянул в эту ночь.

Темнейшее время.

— Ты так любила это озеро, — тихо сказал он в ночь. — Эту империю. Свой дом.

Он сделал шаг вперёд, позволяя набегающим волнам облизать его стопы. Ледяная вода пронзила тысячей игл, но боль эта была ничтожна в сравнении с пустотой внутри.

— Ты ушла, забрав с собой свет, моя любовь.

Он продолжал говорить и медленно погружался в воду.

— Забрав всё, что делало живым этот мир.

Ещё шаг.

— И меня.

Он откинулся на спину, вглядываясь в пустое беззвёздное небо. Таким был мир без неё. Он не станет умирать. Только не снова, не сейчас. Сначала он всё исправит. Империя будет жить. И она будет такой, какой её хотела видеть Киоко.

Но до этого…

Иглы пронзали всё тело, подбираясь через плоть к костям, подбираясь к самому сердцу.

…Он побудет здесь ещё немного. И станет легче.

* * *

На исходе времени смерти, когда природа мертва и кажется, что жизни совсем не осталось места, умереть не так страшно. Она уснула вместе с миром, который её создал. Ки распалась, обретая вечную жизнь в сплетении с самой материей и сутью бытия, каким его понимают люди. Больше она этому не принадлежит.

Тьма, поглотившая её ками, обрывками сотен и сотен воспоминаний вспыхивала, опутывала, заставляла проживать вечность заново. Снова и снова.

Он помнил себя императором, спустившимся в Рюгу-дзё. Помнил себя мёртвым сосудом, вбирающим ками после каждой изношенной ки. Помнил себя отдающим Сердце дракона другому. Помнил себя в сражении и в тылу, убивающим и убитым. Но неизменно — воюющим.

Пока война не закончилась.

Он умер по собственному желанию. Отдал тело священному озеру, погибая с Сердцем дракона на маленьком острове. Но Ёми его не забрала. И ками его не отправилась в хрустальный замок — осталась там, под двумя соснами, обречённая вечно чувствовать и вечно ждать.

Так прошла почти тысяча лет — и покой сменился болью предчувствий, ожиданием новых потерь. Он не знал, что грядёт, он лишь чувствовал, как где-то во дворце зарождается нечто тёмное, готовится опутать нитями всё, до чего дотянется, отравить, кого сумеет. А затем появился свет в грядущем, и это было явление нового наследника. Наследницы. Юной Миямото Киоко.

Так она стала собой, вернувшись в мир живых, мир плотный и осязаемый. Теперь она помнила. И та встреча в её сне на грани пробуждения была с Миямото Ичиро — с самой собой.

Все прожитые жизни освободились от тисков человеческого сознания. Все воспоминания расцвели бутонами важных событий: от древних, о которых и записей не сохранилось, до самых новых и сейчас самых родных этому сердцу.

Она подумала о море — и море возникло вокруг неё. Она подумала о кораллах — и они выросли от прикосновений её ками. Она подумала о том, что это станет хорошим домом для многих рыб, — и многие крошки-рыбы с пёстрыми плавниками стали кружить вокруг.

— Это не станет твоей обителью, — раздался позади голос. Она обернулась. Дракон больше не казался таким большим. Или это она перестала быть такой незначительной? — Одного моря будет мало для двух богов, пусть ты и моя дочь.

— Я не… — Она хотела возразить, но не нашлась как. А где-то далеко завыл ветер, напоминая о данном обещании. — Сусаноо не брал Кусанаги, — вспомнила Киоко.

— Твои первые слова после смерти ки. Интересно. А ведь ещё и облик не успела принять.

Киоко прислушалась к ощущениям и поняла, что действительно не чувствует тела. Она была самой ками, водой, песком, кораллами, рыбами, жизнью. Дракон был перед ней, но так же он был и позади неё. И сверху. И снизу. Или это она была со всех сторон.

— Ты уже делала это множество раз, — подсказал он тоном, каким отцы наставляют детей. — Уверен, и сейчас не составит труда.

И она, растворённая в мире, начала отделяться, отслаиваться, осознавать свою ками, придавая ей облик, как делала это с ки. Он ошибался, это было совсем не то же самое. Тогда у неё было сердце, средоточие. Теперь вся она — это сердце. И без опоры на что-то меньшее это чувствовалось как… Она не знала, как что. Как если бы в своём человеческом теле она вдруг испачкалась грязью, а потом попыталась из этой грязи, налипшей на кожу, выйти. Вот так она выходила сейчас из мира, обретая облик.

— Ты всё ещё можешь быть кем угодно, — сказал Ватацуми.

— Например, остаться Киоко. — Около него появилась Инари. — Твоей ками невероятно подходит этот облик, ты так не думаешь?

Она никак не думала. Она пыталась осознать, где заканчивается, и сосредоточилась на том, чтобы невесомую себя сделать такой, как они, — осязаемой в мире людей.

— А можем мы перебраться в место посуше? — Инари обратилась к Ватацуми.

— Рюгу-дзё?

— Пойдёт.

И они исчезли. А Киоко осталась одна, не понимая, следовать за ними или…

«Чтобы переместиться, достаточно захотеть», — раздался голос Инари в её голове.

Так она и поступила, совершенно точно зная, где замок находится и как он выглядит: снаружи и внутри. Хрустального пола она коснулась уже вполне существующими плотными стопами. И тут же поёжилась.

— Мы чувствуем холод…

— Мы чувствуем всё. — Ватацуми подал ей кимоно цвета тины. Такое же, какое надел сам. Киоко никогда не видела такие его изображения. Бога всегда представляли в виде дракона, а увидев его в человеческом облике, она