Милосердие солнца - Юлия Июльская

сильно удивилась. И не оттого, что он принимает подобный образ, а оттого, что образ этот так… хрупок. Он был воплощением слова «изящность». Ватацуми. Огромный дракон. Теперь — в таком нежном теле. — Ты знала, что так будет? — Это уже было обращено к Инари.

— Не имела никакого представления.

— И Каннон ничего не говорила?

— А разве она хоть когда-нибудь кому-нибудь признаётся?

— Не признаюсь, — раздался позади голос. Киоко дёрнулась от неожиданности и обернулась. Там стояла… почти кошка. Только на двух задних лапах и ростом ничуть не уступающая человеку. Так могла бы выглядеть Норико, если бы обращалась, сохраняя все свои внешние черты и обретая только образ человека.

— Какая толпа… — проворчал Ватацуми. Киоко про себя усмехнулась. Подобная толпа была привычна для её покоев. А ведь покои были во много раз меньше этого зала.

— Каннон. — Инари смотрела и словно не верила, что та правда явилась к ним. — Но раз ты здесь…

— То мы можем поговорить обо всём открыто. Насколько это возможно. — Она обратила взгляд своих удивительно больших глаз на Киоко. — Ты ведь уже сказала о Кусанаги?

— А… — Она на миг замялась. — Сказала. Сусаноо-но-Микото просил передать при случае… — И тут она вдруг вспомнила, поняла. — Он ведь говорил, намекал о том, что при жизни этого сделать не получится.

Осознание прокатилось по всей её сути, дёрнулось тревожным звоном и застыло.

— Я, выходит, умерла?

Отчего-то до этого она не думала, не осмысляла, что с ней происходит. Воспоминания прошлых жизней, боги, все те чувства, что ей открылись, — всё это заполнило её, заглушило горечь от ушедшей жизни. Но сейчас она осознала себя в Рюгу-дзё и теперь понимала: вот она — чистая ками, не имеющая ки, не могущая жить в мире живых. Но как же она тогда обрела твёрдость, как смогла осязать, говорить и быть столь похожей на живую себя?..

— Умерла, — подтвердила Каннон. — Но вместе с тем это можно назвать рождением. Даже вернее назвать именно так.

— Что значит «Сусаноо не брал Кусанаги»? — спросил Ватацуми озадаченно. — Он был вне себя, когда Аматэрасу мне его преподнесла в качестве дара.

Каннон улыбнулась:

— Сусаноо ревнивец, но не вор. И не думал ли ты, зачем бы ветру потребовался цуруги?

— Затем же, зачем морскому дракону? — предположила Инари. — Бесполезно лежать?

Киоко постаралась не выдать своего изумления, но то, как непочтительны они были друг с другом, казалось чем-то… Неправильным? Или, во всяком случае, невероятным. Могущественные боги, повелевающие стихиями, самой жизнью в разных её образах, вели себя так, словно немногим отличаются от людей.

— Не так уж он бесполезен, — возразила Каннон. — Киоко, милая, ты понимаешь, что произошло? — Она подошла и села перед ней на колени, что выглядело весьма странно с учётом того, насколько ноги были похожи на лапы. Но Киоко постаралась выбросить эти мысли из головы — давно ли сама упражнялась в самых нелепых образах? — и тоже опустилась.

— Я не справилась? — спросила она. Глупый вопрос, и так ведь понятно. Она пыталась предотвратить войну с ёкаями, а в итоге развязала, возможно, ещё большую. Столько жизней, столько потерь. И всё зря, потому что сейчас война на Западе продолжается, а столица утопает в чём-то неведомом из мира мёртвых, в чём-то непонятном даже Норико, в чём-то, что отравляет умы и множит зло среди народа.

— Ты сделала всё, для чего была рождена. — Она точно верила в то, что говорила, но для Киоко эти слова не имели смысла.

— Я погубила стольких людей…

— И если бы я могла оборачивать время вспять, если бы позволила тебе, зная всё произошедшее, вернуться обратно, ты бы сделала всё это снова.

— Ни за что! — Такое оскорбление. Разве она жестока? Разве она убийца? Меньше всего Киоко желала того, что Шинджу пришлось пережить. — Я бы нашла способ. Другой. Без подобных жертв. Столько ошибок было допущено… Нужно было укрепить Кюрё. Нужно было лучше защищать Минато… Теперь я это знаю.

— И всё равно ничего бы не вышло, — отмела её надежды Каннон. Её взгляд был полон болезненного утешения, сочувствия, но Киоко в этом не нуждалась. Никакого сочувствия она не заслуживала. — Киоко, милая, мне ведомо то, что неведомо даже другим богам.

Где-то в стороне цокнула Инари. Киоко не видела, но каким-то образом почувствовала, что та закатила глаза.

— И вся твоя жизнь была определена Творцом ещё до твоего рождения.

— Но я принимала решения…

— И все они вели к одному итогу. Ты видела все пророчества: иных исходов просто нет. Я расскажу тебе. Даже если бы вы укрепили Кюрё — людей бы не хватило. Силы сёгуна значительно превосходили ваши. У него была вся империя, а у вас — беднейшая область Шинджу. У него тысячи обученных, опытных самураев, у вас — лишь горстка подобных, остальные — дети и ёкаи, не знавшие сражений. Поэтому именно ты, Киоко, и твоя сила были единственной возможностью спасти империю. Я знаю, это большая потеря, но спасённых во много раз больше.

— Вы так говорите, чтобы я не страдала, — догадалась Киоко. — Мёртвые должны отпускать свою жизнь, прощаться с ней, забывать, иначе так и не уйдут.

— Наивное дитя, — раздался где-то позади голос Ватацуми.

— Ты права, Киоко, — ответила Каннон, — но лишь отчасти. Мёртвым действительно нужно отпускать земную жизнь. И тебе придётся это сделать. Но не сейчас — позже. Сейчас тебе нужно закончить начатое. Твоё рождение принцессой дома Миямото было предопределено. Сердце дракона никогда не просыпалось в тех, кто может избрать собственный путь.

— Это так…

— Несправедливо? Возможно, если опираться на представления короткой смертной жизни. Но обладающим силой никогда не познать воли в полной мере. Никто из нас не выбирал, кем стать. И все последствия наших деяний не могут быть ничем иным, кроме того, что необходимо Творцу.

— Но если мне нужно закончить, то как? Я ведь лишь этого и хотела, а потом заболела и умерла. В Иноси сейчас странный недуг, больше похожий на проклятие. Мутит разум, ослабляет плоть… Мы должны были понять, Норико всё старалась отыскать причину.

— Она и сейчас старается. И её старания непременно окончатся успехом. К тому времени ты должна будешь вернуться.

— Вернуться куда?

— Ты и сама знаешь.

Она не знала. Конечно, она надеялась, ведь вернуться можно только домой… Но что за пустые надежды, детские мечты. «Мертвецам место среди мёртвых» — так Норико всегда говорила.

— У меня больше нет ки…

— Она тебе не нужна, — сказала Каннон.

— Но как же…

— Может, следует сказать ей самое важное? — уточнил Ватацуми.

Каннон посмотрела на него как-то странно и улыбнулась.

— Несомненно. Киоко, милая, — она говорила это, всё так же