Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

Немного успокоенный уверенным тоном полковника, прошедшим без хамства медосмотром и размеренной жизнью воинских частей, я пришел в свою палатку и упал на кровать. Рота находилась на учениях, и в прохладной тишине мной внезапно овладел сон после двух бессонных суток. На следующий день меня пригласили на встречу с родственниками, как руководителя, который последним видел погибших. К вечеру встретился с полковником Хейфицем. Он уже не был так уверен, как раньше и советовал мне потерпеть еще. Я понял, что дело мое практически решено – буду наказан. Еще через несколько дней, возвратившись в институт, я получил диплом инженера и уехал к месту работы.

Прошло несколько лет тяжелого труда сельским инженером и я, как говорят, «пошел на повышение». На третий год моей работы в областном управлении пришла из военкомата повестка – явиться для отправки на полугодовую переподготовку рядового состава. Дело было весной – работы по горло. Я позвонил в Облисполком и сообщил о повестке заместителю председателя. Он сразу вздернулся.

– Они что одичали, перед посевной инженера забирать? Я вот сейчас ему позвоню, военкому этому, разъясню, что такое власть. Совсем не соображают ни хрена.

Через некоторое время запред перезвонил мне:

– Слушай, а я и не знал, что ты у нас рядовой? Разжалован, что ли?

– Да разжалован.

– Наверно по пьянке залетел, не иначе?

– Да нет. Солдаты подчиненные пострадали.

– Давай, давай! Ври больше! Так просто не разжалуют... А ты, случайно, не запойный? Хе-хе-хе!

Он искусственно посмеялся в трубку и продолжил.

– Ладно, рядовой. Вообще я сказал военкому. Тебя в этот раз не призовут. Но ты, как положено, явись, отметиться все равно надо. Потом военком отпустит и давай на работу... Да посмелее районы тряси! Смотри сеялки и те еще не отремонтированы. Что не могут сводку в статистику дать приличную? Ты задумайся! Бюро обкома скоро будет – как бы тебя и тут не разжаловали. – Он снова покхекал деревянным смехом и положил трубку.

На следующий день рано утром я отправился в военкомат, не взяв с собой обязательных для призывника чашку, кружку и ложку. Во время регистрации намекнул офицеру о моей отсрочке. Не глядя на меня, он жестко ответил:

Ничего не знаю. Становись в строй... Только и ходят – отсрочку да отсрочку... А кто за вас служить будет? Папа Римский, что ли?

Когда объявили построение, я выглядел идиотом. Все были в куртках или фуфайках, с вещмешками, а я стоял в наглаженном костюме и в белой сорочке с галстуком. Нас развернули направо и колонна двинулась пешком к озеру Андреевскому.

Все сжалось внутри меня в один трепещущий комок от обиды, бессилия что-либо сделать и глупого положения – отправился служить с одним носовым платком в кармане. Что делать? Не подчиниться и покинуть строй – тем самым подтвердить свою и без того гадкую в Армии характеристику.

И как еще к этому отнесутся местные власти? Зампред хоть и власть, но не бог, над ним тоже начальства хватает. Формально самовольный уход из Армии – это дезертирство, что значит – тюрьма. Имея горький опыт армейского правосудия, я ничего не предпринимал и продолжал шагать. Когда дошли почти до окраины города, капитан вызвал меня из строя, пропустил мимо всю колонну мобилизованных и, глядя на меня презрительно своими стальными глазами, произнес.

Ты свободен, но знай, что если было бы мое право, я бы загнал тебя на Соловки в штрафбат, года на три за твои «проказы» в Чебаркуле.

Он легко повернулся и, придерживая рукой у бедра кожаный планшет, грациозно устремился за колонной.

Я стоял посреди дороги, опустив голову, и думал о том, что эта убийственная военная аттестация будет теперь следовать за мной всю жизнь.

Боже мой! Неужели никогда не закончится этот кошмар?

– Это ты правильно говоришь. Обвинять легче, а как потом человеку успокоиться, – вот что скажи.

Произнеся эту фразу Славик вопросительно оглядел каждого из нас и продолжил.

– Слушай, Витек, сходил бы ты в церковь. Я хоть и сам там не бываю, но, думаю, должны же они понять суть дела и разъяснить.

– Был я там, Слава, был! Тоже надеялся. Зашел – стою у дверей. Куда дальше, не знаю. Повертелся, повертелся – старуха подходит.

– Проходите, свечку купите.

– Зачем мне она? У меня вопрос серьезный.

– Продаешь, что ли чего?

– Да нет, мне посоветоваться надо. К священнику бы попасть как-то.

– Посоветоваться?.. А ты, сын мой, крещеный ли? Если нет – приходи в любую пятницу. Батюшка окрестит. К нему апосля и обратишься.

Вышел я, побрел по городу.

– Тудыт твою мать! И здесь не попал. Ну, как же так? Разве моя вина в том, что меня в купель не окунули после рождения? Да еще такие годы были тяжелые, а семья под репрессию попала. Мыкались из угла в угол по чужим квартирам. Рассказывают, я до пяти лет вообще на пороге спал.

Места не хватало. В мешковину заворачивали. Не то что в церковь ходить – от людей прятались. Это ведь тоже надо учитывать!

Виктор несколько раз подряд крепко затянулся, смачно плюнул на окурок и бросил его через голову далеко за спину.

Он оглядел всех слушателей и продолжил ироническим тоном.

– Но я все-таки подкараулил священника. Он из церкви, а я навстречу. Молодой попался, не старше меня. Рассказал я все в двух словах, что, мол, один из девяти человек в живых остался, а друзья все погибли. То ли это благодать мне, то ли наказание ? Жить мне тяжело после этого! Помогите разобраться. Душу, нервы нужно как-то успокоить.

Священник глаза спрятал и говорит.

– Пути господни неисповедимы. Он един решает, един и суть ведает. Молись, сын мой, Бог милостив.

Перекрестился и ушел. Я ему вслед кричу: «Стало быть, я виноват?» Но он не обернулся и не ответил.