Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

– Старшой! Ты что? Побледнел весь! Плохо тебе? Не беги с нами. Спрячься под крышу. Отлежись немного. Видать, траванулся капитально. А мы тихонько пошлепаем, а то гроза начинается. Ну давай – будь!

Павел поправил на моей голове пилотку и побежал вслед за нарядом. Больше я ничего не помню. Очнулся под крышей полевого, огромного туалета. Кроме меня солдат полно. Пошевелил головой – гудит в ней, как сирена воет. Силы нет. Руки, ноги как ватные. Но уже начал соображать. Слышу – гроза жуткая. Молнии так сверкают, небо на куски рвут и до самой земли летят. Гром – как пушка бухает. Кажется, вся земля трясется. А дождя нет. Вдруг и он хлестнул – как бадья вверху опрокинулась. Сплошная вода льет и гудит все кругом, как в водопаде. Смотрю, солдаты ехидничают, выглядывая на дорогу.

– А этим чего не сидится? Куда понеслись? Чапают прямо по грязи. Я с трудом поднял глаза и выглянул из-под крыши. По лужам бежали сломя голову почти все офицеры полка, во главе с командиром.

Всегда гордые, подтянутые и даже чопорные, на этот раз они преобразились. Ранее отутюженные костюмы их были сырыми и местами прилипали к телу, лица напряженные, взгляды устремлены куда– то далеко вперед.

Я прислонил голову к столбу и еле дышал. Казалось, в правом боку у меня разгораются угли. Боль временами затмевала сознание.

«Неужели умираю?» – эта мысль спокойно всплывала в мозгу, как будто речь шла о ком-то другом. Безразличие и безволие заполняли меня всего и только в мозгу, как на телеграфной ленте, медленно проплывали вялые, короткие мысли. Вытирая холодный пот, я стал приходить в себя. Боль в боку не стихала, но стало легче дышать и сознание становилось более ясным.

Превозмогая боль, я вышел на дорогу и увидел необычную картину. Тракт, утоптанный тысячами солдатских сапог, по которому полагалось проходить только строем, был забит военнослужащими, которые чем-то крайне взволнованные, двигались группами и в одиночку. Не слышались жесткие, властные команды и окрики офицеров, хотя они находились тут же.

Я старался понять происходящее, и вдруг услышал слова одного солдата.

– Шел наряд из столовой, а молния как даст. Прямо в них! Всех наповал! Сгорели как угли!

Суть эти слов не сразу дошла до моего сознания. А когда я понял их значение, мне показалось, что сердце мое остановилось. В следующий миг оно затрепетало от ужаса и заметалось в груди. Но я не хотел верить услышанному и стал обращаться с вопросами подряд ко всем встречным.

– Что ты пристал: «Как да как?» Иди сам посмотри. Они еще теплые лежат... Угробили мужиков командиры сранные. Обязательно что ли в грозу людей было посылать? Неужели совсем ума нет в голове?... Доигрались в войну?

Сначала медленно, потом бегом я кинулся в центр огромной толпы, окружившей дорогу в месте происшествия, меня отталкивали, сбивали с ног, кричали что-то грубое, размахивали руками перед моими глазами, но я ничего не понимал и не чувствовал, пробиваясь вперед.

Чем дальше я лез, тем плотнее стояли люди, без слов глядя вперед.

Наконец, меня остановил огромный солдат – «партизан» лет пятидесяти и прижал к своей груди.

– Утихни, сынок! Что ты бесишься? Мертвых солдат никогда не видал что ли? Теперь уже ничего не сделаешь! Видишь, медпомощь чемоданы укладывает? Значит все мужики кончились. Спасать некого.

Он ослабил руки и я повернул голову, приподнявшись на цыпочки, заглянул внутрь круга. Там стояли две медицинские машины, врачи и санитары в белых, перепачканных грязью халатах, вынесли брезентовый полог и что-то закрывали им на земле.

Стоящие в крайнем ряду, взявшись под ручку, сцепились, сдерживая толпу. Солдат, державший меня, выставил свой огромный сапог.

– На, становись, посмотри. Может наука тебе будет.

Я встал одной ногой на носок его сапога, до хруста вытянул шею и еще раз через головы стоящих впереди взглянул в круг. Мне стал виден брезент, под которым угадывались тела людей. Я еще сильнее напрягся, упираясь руками в поясной ремень солдата, взглянул и обомлел – из-под полога торчали ноги. Четверо из лежащих были без сапог и виднелись обгоревшие и обуглившиеся ступни.

Далее все происходило как бы помимо моего сознания. Я стоял, не различая окружающих и не воспринимая течения времени. Машины с погибшими медленно двинулись, раздвигая плотную толпу, которая тут же следом за транспортом опять смыкалась. Казалось, что они завязли в людских телах и вместе с тем, по неизвестному закону природы, все дальше удаляются от страшного места.

Толпа стала редеть. Наконец, я почти один остался на дороге и увидел прямо перед собой в твердой земле вмятину с оплавленными краями, как будто здесь было забито большое конусное ведро. Рядом валялись подошвы от сапог с торчащими по краям гвоздями, оплавленные куски кирзовых голенищ, разорванные, как будто через них продернули бревно обгоревшие солдатские пилотки.

Пришли с носилками санитары и унесли молчком все, что осталось на дороге от моего отряда.

Еле переставляя ноги, я двинулся к своей палатке. Навстречу мне бежали друзья-студенты.

Витек! Ты живой? А мы думали тебя тоже трахнуло! Иди, ложись отдохни, мы подежурим, чтоб никто не беспокоил.

Я прилег, но боль не давала покоя и заснуть не удалось. В голове гудело. Перед глазами неотступно стояли картины только что увиденной трагедии Я сжимал зубы, закрывал глаза, но видения не покидали меня.

Часа через три пришел дежурный по части офицер и приказал мне следовать за ним. Меня вызывали в штаб полка.

* * *

Полковые офицеры обращались к нам всегда нам «вы». Высшее образование в те послевоенные годы ценилось очень высоко и многие из них открыто завидовали нам. В этот раз разговор шел совсем на иных тонах.

– Ты командовал нарядом в столовой прошлые сутки? – спрашивал грозно замполит полка.

– Так точно!

– Где твое подразделение?

Я молчал, не соображая, что ответить и смотрел в глаза офицеру.

Где-то в глубине души таилась еще надежда, что не все так ужасно, что возможно, произошло какое-то страшное недоразумение и сейчас