Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

я решил выйти покурить на улицу и спустился в вестибюль. Сбегая по лестнице, я вдруг обмер. Рядом со столом вахтера сидела крупная, худая женщина. Она была настолько бледна, что казалось, лицо ее осыпано белой мукой. Руки бессильно лежали на коленях. Огромные светлые глаза были безжизненны и бездонны. Она отрешенно смотрела на противоположную стену, никак не реагируя на проходящих людей. Между ее колен, уперевшись спиной в подол юбки, стоял мальчик лет четырех. Было видно, что он утомился и куксился, заглядывая матери в глаза. Но она была неподвижна. Склонившись ей на плечо, переминалась с ноги на ногу дочка лет 6-7. Такие же как у матери светлые глаза ее были полны усталости и отчаяния.

Жалкий вид этой семьи так меня поразил, что я, забыв куда шел, возвратился в кабинет. Штольц все ещё стоял около стола и встретил меня тревожным взглядом.

– Это твоя там семья сидит?

– Где? Внизу? Моя.

– Поезжайте домой. Дети все извелись, еле стоят. Жди моего звонка. Я решу вашу проблему.

Глаза Штольца еще больше расширились от неожиданности и увлажнились. Не отрывая от меня взгляда, он бочком вышел в коридор.

Я открыл окно и долго смотрел на улицу, стараясь успокоиться, а потом сел к телефону и связался с директором пригородного совхоза.

– Слушайте, вам нужен главный инженер? У вас ведь вакансия?

– Да нет, уже не нужен. Мы приняли.

– Когда?

– Месяца уже два работает.

– Ну и как справляется? Женатый? Холостой?

– Трудно пока сказать. Какой-то он слишком мягкий. Добряк большой... Пока вроде холостой.

– А если мы его передвинем и дадим вам опытного инженера?

И я долго рассказывал о Штольце, о его проблеме. Опасаясь отказа, закончил так:

– Надо спасать семью. Детей, главное, жалко.

Директор долго молчал, потом как бы нехотя ответил:

– Ну, раз вы настаиваете, можно с ним побеседовать. Должен же он понять.

Мы договорились о встрече и назавтра рано утром я был уже у него в кабинете, предварительно бегло осмотрев реммастерскую и машинный двор с техникой.

Через некоторое время вошел главный инженер. Я доброжелательно обратился к нему:

– Проходи, садись. Что ты встал?

– Спасибо, постою.

Он прижался к стене, не поднимая глаз, у самого дверного косяка– крупный, широкоплечий парень. Если бы не дрожь в руках, от которой тряслась, зажатая в кулаке, шапка, можно было подумать, что он спокоен.

Я начал объяснять обстановку в семье Штольца и необходимость его перевода, но Каштанов перебил меня.

– Я знаю. Мне директор рассказал.

– Вот и хорошо. Тогда напиши заявление о переводе тебя с главного на старшего инженера – и все в порядке. Это временно.

– Не буду я ничего писать. Как вам нужно, так и делайте. Что хотите – то и пишите. Дело ваше. Вам видней.

Его ответ больно хлестнул по моему обостренно-возвышенному самолюбию, но я сдержал эмоции. Фактически я растерялся и молча курил.

Видя перед собой двух парней – одного обреченного на унижение, а второго, обладавшего властью, но не умеющего ее применить, инициативу перехватил директор:

– Ладно, Каштанов, иди. Подумай. Ты ведь сам руководишь людьми. Что будет, если каждый упрется как бык? Руководство нас назначает, оно и снимать может. Имей это в виду.

Когда инженер покинул кабинет, директор, заискивающе подставляя мне пепельницу, продолжил.

– Чего на него смотреть? Раз надо – пишите приказ. Никуда не денется. Еще молодой – успеет везде наработаться.

Директор проводил меня до машины, предложил посетить столовую, но я отказался и уехал. Я не видел ни дороги, ни окружающих людей. В голове был сумбур. Как быть? Одному пообещал новую работу и дал слово, а второго вдруг стало жалко. Вот обстановочка! Где же выход?

Возвратившись в город, я сбросил плащ и шляпу на сиденье машины и быстро поднялся в кабинет начальника управления. Он прошел все «круги ада» производственной и руководящей работы, был инициатором моего назначения и относился ко мне по-отечески. Я подробно рассказал ему об обоих инженерах и попросил взять решение вопроса на себя.

– Ты, Вениамин, запомни – власть одна не дается. В придачу к ней всегда получаешь огромные заботы, проблемы и нервотрепку.

– Я не рвался к этой власти. Я отказывался. Хотел обратно в район.

– Подожди, подожди. Ты к работе приступил?.. Приступил. Значит, дал согласие. Просишь моей помощи? А не рано ли? Ты еще свои возможности не использовал. Привыкай к самостоятельности, за тебя работать не могу. Ошибешься – я тебя накажу. Не поймешь – будешь куролесить, – дадим тебе другую работу. Полегче. Вот так, милый человек! А сейчас успокойся, а то залетел как петух после драки. Иди, все обдумай и решай, но имей в виду, для освобождения от работы главного специалиста нужны веские основания.

В свой кабинет я вернулся полный решимости и единым махом написал приказ. Каштанов за развал инженерной работы переводился в старшие инженеры, а Штольц назначался на его место – главным. Отложив написанное, я задумался в сомнении, но в памяти встал образ изможденной болезнью женщины и горестно стоящих рядом детей. Рука моя сама потянулась за авторучкой, приказ был подписан и отправлен в канцелярию. Через час мне сообщили, что он размножен и отправлен по адресам. На утро был вызван Штольц и, вручая ему приказ я, чтобы скрыть волнение, напустил на себя строгость:

Поезжай в совхоз и принимай работу. Потом перевезешь семью. Квартиру директор пообещал. Все! Желаю успеха. Да... ты там Каштанова не обижай.

Когда Штольц ушел, я почувствовал себя облегченно и все поглядывал на свой первый областной приказ, сам удивляясь заключенной в нем силе.

Через несколько дней, возвращаясь