Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

По его словам, он стал лучше спать и у него появился аппетит. Я на это заметила, что он, похоже, дал себе возможность получать удовольствие от жизни не в тюрьме, а на свободе, и Ян со мной согласился. Как только мы заняли свои места в комнате, обычно предназначенной для просмотра телепередач, он захотел узнать, как прошла моя встреча с его сыном, и я рассказала, как все было.

– Значит, он хочет меня о чем-то спросить? О чем?

Я решила поставить вопрос по-другому.

– А если бы вы были на месте Хэмиша, что бы вы спросили?

Ян тут же отрицательно покачал головой – он явно не мог или не хотел отвечать. Отвернувшись к окну, он прижал ладони к глазам таким жестом, словно пытался сдержать слезы. Подождав немного, я заговорила снова, надеясь, что мой собеседник все еще включен в разговор:

– Не могу быть в этом уверена, но, думаю, если он хочет встретиться с вами, то это значит, что он уже не боится вас так, как раньше.

– Боится? Он меня боится?

Не без труда найдя подходящий ответ, я пояснила, что он, Ян, в сознании сына может быть связан с теми временами, когда Хэмиш в силу возраста не понимал сути событий, происходивших в его жизни, и это могло вызывать у него страх.

– Вот как, – промолвил Ян.

В голосе моего собеседника все еще звучало удивление. Поэтому я поинтересовалась, сильно ли поразило Яна желание сына повидаться с ним и может ли он сказать, что не понимает, что им движет.

– После того, что я сделал? Вы чертовски правы – мне это непонятно.

– Ян, – сказала я, глядя собеседнику в глаза и стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – вы можете поговорить со мной обо всем. В том числе о том, как вы теперь смотрите на случившееся когда-то, – тем более что теперь вы можете рассуждать обо всем этом, как бы оглядываясь назад.

Разумеется, я понимала, что Яну будет очень нелегко рассказывать мне о своем преступлении. Но я знала, что ему уже приходилось это делать, беседуя с полицейскими, адвокатами, психотерапевтами и другими людьми. Так или иначе я должна была иметь четкое представление по поводу того, что он думает о случившемся когда-то в данный момент. Когда он заговорил, я принялась тщательно процеживать, анализировать каждое сказанное им слово, пытаясь уловить лингвистические признаки чего-то, что свидетельствовало бы о мании величия, либо о восприятии совершенного преступления как должного, либо о том, что Ян считает себя жертвой несправедливости, либо о его нежелании повиноваться неким общим правилам поведения. Словом, я пыталась обнаружить малейшие указания на то, что встреча отца с сыном таила в себе хоть какой-то риск.

Ян решил начать с рассказа о своем детстве – возможно, по той причине, что чисто хронологически это были времена, когда до совершенного им преступления было еще очень далеко. Он, в частности, рассказал мне, что у него всегда были сложные отношения с родителями. Его мать была алкоголичкой и то и дело лечилась от зависимости на протяжении всего времени, пока Ян был мальчиком, а затем юношей. Когда родители развелись, он остался жить с отцом. Яну тогда было тринадцать лет, его младшему брату – двенадцать. Мой собеседник описал отца как человека, погруженного в себя, не интересовавшегося детьми и относившегося к ним враждебно. По словам пациента, он был «холодным, словно кусок льда», и Ян, по его собственному выражению, «боялся его до чертиков». Я никак не прокомментировала эти слова, но Ян, должно быть, почувствовал, что они меня заинтересовали, и тут же пояснил, что отец никогда не бил его и не совершал по отношению к нему никаких сексуальных действий. У меня не было причин ему не верить. Хотя некоторые педофилы на самом деле совершают сексуальное насилие по отношению к детям по той причине, что когда-то сами подверглись такому же обращению, это всего лишь один из факторов риска, который срабатывает далеко не всегда. Обычно сексуальное надругательство в детском возрасте не имеет определяющего значения, и его, как правило, бывает недостаточно, чтобы запустить механизм превращения жертвы в преступника [62].

Ян покинул школу и ушел из дома, как только у него появилась такая возможность. В семнадцать лет он переехал в другой город и стал учеником строителя. Изучив его полицейское досье, я знала, что до ареста у него был всего один привод в полицию – в девятнадцатилетнем возрасте ему было вынесено предупреждение за непристойное обнажение в общественном месте. Он ни разу не упоминал об этом прежде и смутился, когда я прямо спросила об этом инциденте. По его словам, эта история не стоила выеденного яйца – он просто был пьян, и ночью его застали в тот момент, когда он решил помочиться в каком-то парке. Ян сообщил, что он рассказывал об этом, когда участвовал в программе по работе с лицами, совершившими сексуальные преступления, и оказалось, что такие же истории происходили со многими другими – в общем, все это была какая-то ерунда. У меня не было уверенности, что это действительно так. Дело в том, что многие люди, осужденные за непристойное обнажение в общественном месте, в дальнейшем совершают другие, более серьезные преступления, и зачастую они носят сексуальный характер. Правдой, впрочем, является и то, что большинство тех, кто был наказан за непристойное обнажение, ни для кого не представляют никакой опасности. У нас не было времени, чтобы копаться в этой истории, но я отметила для себя, что в ней имело место употребление алкоголя как фактора, угнетающего самоконтроль. Получалось, что для Яна этот фактор был одной из цифр того самого «велосипедного замка». Притом что эта деталь была весьма полезной для оценки рисков, я множество раз убеждалась: явное отсутствие очевидных факторов, провоцирующих насилие (они в избытке присутствовали, например, у Габриэля и Шарлотты, живших, если можно так выразиться, в условиях враждебного окружения), тоже могло быть весьма красноречивым моментом. Чтобы вспомнить об этом, достаточно было подумать о Заре. Тут мы с Яном решили сделать перерыв и продолжить разговор с того места, на котором остановились, во время следующего сеанса.

Прибыв на нашу следующую встречу, я уже знала, что меня ждет дальше, – словно врач реанимационного отделения, прибывший на рутинную субботнюю смену. Ян возобновил свой рассказ с того момента, когда он примерно в возрасте двадцати пяти лет познакомился со своей будущей женой, Шейлой. Она в то время работала преподавателем в средней школе. Период ухаживаний и женитьбы у них прошел «нормально», сказал Ян, но в подробности вдаваться не стал.