Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

– Никто этого не хочет, – сказал он. Я невольно подумала, что хотя Хэмиш и не знает, но эти слова прозвучали эхом слов его отца. – Мне просто нужны ответы на кое-какие вопросы. – Моя мама и брат… в общем, они считают, что мне не надо с ним видеться. Мама говорит, что прошлое лучше навсегда оставить позади – тем более что мы очень долго прекрасно обходились без отца… И это так и есть на самом деле. – Хэмиш посмотрел сначала на меня, потом на Питера, а затем опустил глаза. – В любом случае Энди пришлось хуже, чем мне. Нас сразу после всего этого лечили психотерапевты… Ну, то есть недолго, конечно, мама не могла себе этого позволить. Но я помню, как психотерапевт сказал, что мне может захотеться закрыть всю эту историю – ну, когда-нибудь потом.

– Закрыть? – переспросила я.

Питер лишь приподнял бровь.

– Понимаете, дело в том, что у меня есть воспоминания об отце – давние, про то, что было еще прежде, чем все это случилось, и хорошие в том числе. Ну, про футбол, каникулы и всякое такое. То есть я хочу сказать – он тогда просто был моим отцом. А потом все это произошло, и – бац! – однажды ночью он куда-то исчез, и… Я знаю, что он уже не… ну, что он больше не мой отец, но кто же он тогда теперь? И что будет теперь, когда он… я же знаю, он ведь вышел на свободу? Я могу столкнуться с ним на улице или еще где-нибудь.

Я не смогла удержаться от вопроса, который так и вертелся на языке:

– Вы боитесь своего отца?

Питер бросил на меня недовольный взгляд, а Хэмиш нахмурился, словно мои слова показались ему абсурдными.

– Ничего подобного… Не уверен, что у меня еще остались какие-то чувства по отношению к нему. Я просто хочу видеть… Не знаю, нам целых десять лет было запрещено говорить на эту тему. Но я ведь все еще связан с ним родственными отношениями, разве не так?

Мне показалось, что Хэмиш с трудом сдерживает гнев, который вот-вот вырвется наружу. Он, словно прочитав мои мысли, тут же заверил нас с Питером, что не испытывает желания отомстить отцу. Я почувствовала, что начинаю восхищаться мужеством молодого человека, который, крепко держа себя в руках, пытался решить такую сложную задачу. Ни Питер, ни я не обнаруживали желания немедленно начать согласовывать план установления контакта между Хэмишем и его отцом, и в голосе молодого человека зазвучали умоляющие нотки, словно он находился на грани отчаяния.

– Разве на этот счет не предусмотрены какие-то процедуры? Я читал, бывает так, что жертву и человека, который причинил ей ущерб, сажают вместе в одну комнату… Это все, о чем я прошу, – всего одна встреча, чтобы я мог спросить…

Молодой человек заговорил о восстановительном правосудии, о практике примирения, которая впервые начала применяться в Канаде в 70-х годах XX века в рамках экспериментальных программ, предусматривающих принесение преступниками устных извинений жертвам (правда, речь шла главным образом не о самых серьезных правонарушениях, а таких, как мелкие кражи или вандализм). В итоге благодаря развитию подобных программ в 1990-х годах сложилась практика применения формальной процедуры примирения между жертвой и преступником, которую одобрили и стали продвигать ООН, Совет Европы и другие организации, в том числе Ассоциация американских адвокатов. К тому времени, когда я стала сотрудничать с тюремной службой условно-досрочного освобождения и приступила к работе с Яном, эта практика постепенно стала завоевывать положительное отношение общественности в Соединенном Королевстве. Но я знала, что жертва преступления никогда не получала права потребовать подобного примирения и принесения ей извинений, какие бы страдания и переживания ни выпали на ее долю; преступник всегда под любым предлогом имел право отказаться от участия в подобной процедуре.

– Если встреча состоится, как вы думаете, каким будет ваш первый вопрос? – дружелюбно спросил Питер глубоким, низким голосом.

Хэмиш вспыхнул, и на какой-то миг мне показалось, что я вижу перед собой его отца – в тот самый момент, когда мы впервые уселись напротив друг друга в номере дешевой гостиницы.

– Не знаю. Наверное, я бы спросил, жалеет ли он теперь о том, что произошло когда-то. И еще… почему он это сделал? Почему?

Чувствовалось, что за этим словом из шести букв стояли годы боли и переживаний.

– Ладно, – кивнул Питер. – Нам придется продолжить обсуждение вопроса о возможности вашей встречи. Но мы подумаем на этот счет, я обещаю.

Лицо у Хэмиша словно погасло, как будто он ждал, что встреча даст более определенный результат. У меня сложилось впечатление, что молодой человек вряд ли причинит отцу какой-то вред. Но все же он еще не был вполне взрослым человеком и, вероятно, не мог реально оценить все возможные последствия контакта с отцом после того, как они так долго не виделись, – не только для него самого, но и для его матери и брата. Такая встреча могла самым непредсказуемым образом нарушить динамику развития семьи и отдельных ее членов. Я также беспокоилась по поводу того, каким будет ее воздействие на Яна – особенно из-за риска возникновения у него клинической депрессии. Я вспомнила, как он сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками, на продавленном диване, и подумала, что, будь я на его месте, встреча с Хэмишем была бы для меня просто душераздирающей.

Мы не могли решить этот вопрос за один вечер. Следовало соблюсти обычную для подобных случаев процедуру, согласно которой мы должны были поделиться полученной информацией с другими членами команды. Затем, после завершения серии сеансов с Яном, я должна была высказать свое мнение. После ухода Хэмиша я спросила Питера, что он думает по поводу идеи восстановительной юстиции, то есть применения примирительных процедур в отношениях между преступником и жертвой.

– Как вы считаете, такой вариант хотя бы теоретически возможен?

Лицо Питера выражало глубокое сомнение.

– Теоретически – да. Но вряд ли такой подход когда-либо применялся в случаях, подобных тому, о котором мы говорим. В основном эти процедуры используются, когда речь идет об уличных грабителях или налетчиках, чьи жертвы не слишком сильно пострадали. Не представляю себе, чтобы кто-либо санкционировал такую процедуру в нашей ситуации.

Разумеется, меня не обучали тому, как надо действовать в подобных случаях, но, помнится, тогда я все же подумала: «Может, я могла бы сделать что-то еще?» Но даже если бы мы нашли опытного и квалифицированного посредника, что, спрашивается, мог ответить Ян на «почему?» Хэмиша?

Во время следующей встречи с Яном мне показалось, что он выглядел более оживленным и не таким изнуренным и обессиленным.