Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

таким образом мы демонстрировали друг другу свою любовь». Довольно часто участники группы пытались подчеркнуть приязненные отношения с жертвой («Я спросил ее – разве ты не любишь своего папочку?») или использовали скрытые угрозы («Мама будет на нас сердиться»).

Почти во всех случаях жертвами моих пациентов оказывались дети, которых они знали и вроде бы любили, будучи их отцами, дедушками, отчимами, кузенами, учителями и друзьями семьи. Статистические данные рассеивают какие-либо сомнения в том, что в подавляющем большинстве педофилы совершают сексуальные преступления в отношении детей, с которыми их связывают родственные отношения [60]. Но, как мы уже не раз убеждались в случаях с насильственными преступлениями иного рода, СМИ фокусируют свое внимание на исключениях из правил. Насильственное похищение молодых людей незнакомцами – это, конечно, яркая новость, но то, как ее подают, зачастую дезориентирует людей. У них возникает впечатление, что такие шокирующие случаи, как похищение и изнасилование Джейси Дьюгард в США или Наташи Кампуш в Австрии – это некая страшная норма. При всей трагичности подобных инцидентов, когда они происходят, это в каком-то смысле сродни авиакатастрофе. Они создают у нас ложное ощущение, что где-то рядом постоянно таится некая угроза и исходит она от некоего неизвестного чудища. Возможно, эта убежденность так сильна и непоколебима по той причине, что нам просто страшно представить, что на самом деле угроза совсем рядом с нашим домом, а то и внутри его.

Вопреки фантазиям журналистов, пишущих для таблоидов, мужчины-педофилы, собранные в группы для занятий, как правило, не были холодными и мрачными психопатами – более того, зачастую они выглядели так, что вызывали сочувствие. Каждого из них просили написать что-то вроде отчета о совершенном преступлении. Затем они по очереди занимали «горячее место» и зачитывали написанное вслух всем остальным, что было нелегко. Слушатели угадывали те места, где автор исказил факты, и те, кто сидел на «горячем месте», как правило, соглашались с этими замечаниями. Если этот процесс правильно организовать, можно получить просто удивительные результаты. В то время я очень многому научилась – в особенности тому, что, когда ведешь групповые занятия, нужно быть очень точным в выражениях и деликатным. Если специалист обладает достаточно высокой квалификацией и умеет тонко чувствовать настроения пациентов, в рамках групповой психотерапии он может добиться того, что преступник-педофил решится на саморазоблачение и при этом не умрет от стыда.

Когда я начала работать в Бродмурской больнице, у меня нечасто возникали возможности поработать с педофилами – в нашем лечебном учреждении их было совсем мало. К тому же, в отличие от тех, с кем мне приходилось иметь дело, трудясь в тюрьме в контакте со службой условно-досрочного освобождения, почти все они убивали своих жертв (такие случаи можно считать исключительными с точки зрения статистики). Прошли десятилетия, прежде чем я начала активно заниматься терапией педофилов – уже в рамках пенитенциарной системы. К тому времени я уже стала достаточно опытным психотерапевтом. Мне выпал шанс поучиться у моих замечательных коллег – таких, в частности, как профессор Дерек Перкинс, чьи работы стали краеугольным камнем теории лечения тех, кто совершил преступления на сексуальной почве. Упомяну также доктора Эстелу Уэллдон, пионера методики психотерапии, в рамках которой в одних и тех же группах стали собирать преступников и их жертв, – это позволяло им, идя по пути выздоровления и реабилитации, узнать друг о друге много важного [61].

К этому времени у меня уже подрастали собственные дети, и я обнаружила, что это сделало мою работу с педофилами одновременно и более трудной, и более легкой. Теперь я лучше понимала, что это значит – видеть перед собой своих отпрысков, свое продолжение и пытаться управлять ими. Представить себе ребенка, находящегося в состоянии стресса, тревоги и страха, было мучительно, но мне не казалось, что из-за появления у меня собственных детей я стала переносить это более болезненно. То же самое можно отнести и к мыслям о жертвах сексуальных преступлений. Пожалуй, я стала больше сочувствовать женам совершивших развратные действия в отношении собственных детей педофилов. Мне становилось дурно, когда я пыталась представить чувства этих женщин, понявших, что произошло. Страшно было подумать, какой стыд и опустошение они ощущали от осознания того, что они, матери, не смогли защитить своих детей, хотя должны были это сделать.

* * *

Первые сеансы с Яном остались позади. Я сидела в отведенной для встречи комнате в обшарпанном муниципальном здании где-то в городе и ждала Хэмиша и Питера, сотрудника службы условно-досрочного освобождения, работника старой закалки. Он хорошо помнил еще те времена, когда главным смыслом его работы было успешное перевоспитание и, если нужно, лечение бывшего преступника, а не управление рисками, которым сегодня вынуждены заниматься его коллеги. Это был крупный мужчина с мягким акцентом, выдававшим в нем уроженца Запада, весьма приветливый, вежливый и спокойный. Казалось, одно его присутствие придает мне уверенности в себе, и я полагала, что на других людей оно тоже действует аналогичным образом. Преступники, кстати, часто говорят мне, что им проще общаться с офицерами службы условно-досрочного освобождения старой школы, нежели с молодыми, которые подчас ведут себя гораздо более жестко и склонны к более строгому контролю над своими подопечными. Мне их поведение понятно – я и сама в молодости часто пыталась замаскировать отсутствие уверенности в себе некоторой грубоватостью и начальственными манерами. Сейчас задним числом я осознаю, что недостаток опыта, когда вам нужно присматривать за кем-то – пожилыми родителями, детьми или даже домашними животными, – это серьезное осложнение, особенно когда вам приходится иметь дело с людьми, которые от вас так или иначе зависят. Манипулирование рычагами власти – это особое умение, и, чтобы овладеть им, нужны годы практики.

Я опустилась на стул, стоящий в конце прямоугольного стола, рассчитав, что оттуда будет хорошо видно обоих мужчин и мне не придется вертеть головой из стороны в сторону, словно зрителю, наблюдающему за игрой в теннис. Нервы были заметно напряжены, хотя трудно было объяснить почему. На всякий случай я еще раз напомнила себе, что мое дело – только наблюдать. В комнату привели Хэмиша. Он выглядел моложе своих девятнадцати лет. Это был стройный молодой человек с круглым, гладко выбритым лицом и светлыми волосами. Он извинился за опоздание, хотя на самом деле пришел вовремя, и, прямо глядя мне в глаза, крепко пожал руку – как и его отец, когда мы встретились с ним в первый раз. После короткой процедуры представления Питер поблагодарил Хэмиша за то, что тот согласился прийти, и начал беседу с пояснения, что нам бы хотелось получше понять, чем была вызвана просьба