В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

и самоуверенность, склонность поучать окружающих. Вообще-то, я искренне полагал, что у меня легкий и уживчивый нрав. Более того, у меня был богатый опыт бесконфликтного общения с друзьями, имеющими холерический темперамент, к числу которых я отношу Алексея и Шуру. Но сейчас моя терпимость подвергалась серьезному испытанию. Впрочем, подобные кризисы в наших с Костей отношениях время от времени случались и в прошлых экспедициях.

Юра, с его более флегматичным, уравновешенным характером, сохранял видимое спокойствие, не вмешивался в наши споры или старался шутками разрядить атмосферу. К Юре Костя все-таки испытывал пиетет. Но на самом деле и Юра чувствовал себя не в своей тарелке. Ночами он иногда стонал и скрежетал зубами во сне – видимо, где-то неявно болело, но днем он не осознавал этого, а может, просто не признавался. Николай тоже за последнюю неделю как-то перегорел, сник, все больше уходил в себя, а толчком к этому его состоянию, похоже, стал тот злосчастный эпизод сплава по Зеве. Неутомимый командир Костя стал еще более серьезным, если не сказать мрачным. Уже привычно приподнятые домиком брови придавали его лицу скорбное выражение. Груз начальника экспедиции все сильнее давил на плечи, вдобавок он простыл и говорил тихим сиплым голосом, прерываемым приступами сухого лающего кашля. Да и у остальных здоровье порядком сдало, силы иссякали, энергии оставалось все меньше.

Однако, может, я и сгущаю краски, приписывая собственные треволнения и ощущения всей четверке. Долгая, тяжелая, во многом оказавшаяся непредсказуемой экспедиция близилась к финалу, но надо было продолжать работать с полной отдачей. Все крепились и бодрились как могли.

Скромные радости полевого быта

В полевых условиях быстро приучаешься ценить маленькие житейские радости, которые в цивилизации кажутся абсолютными пустяками. Сел, отдохнул – хорошо. Утолил голод хоть каким-то перекусом – еще лучше. Согрелся и обсушился у костра – прекрасно. Залез в палатку, забрался в спальник, чтобы наконец поспать, – просто замечательно! Еще хорошо бывает, когда снаружи ревет буря, а ты не в палатке, а в сухом теплом прочном балке, ниоткуда не каплет и не дует. И можно спокойно заняться отложенными на такой случай камеральными делами, а не бродить по мокрым дебрям.

Въевшийся в память момент абсолютного счастья из впечатлений первых полевых сезонов – возвращение из маршрута. Я сижу на ступеньках крылечка избы, скинув груз болотных сапог, развесив мокрые бязевые портянки на перильцах, и блаженно пошевеливаю горящими пальцами босых ног. Позади шесть часов крейсерского ходу. От натужного подъема в три утра и выхода по росистому холоду белой вологодской ночи. Через долгий учет птиц по голосам в разных биотопах, с неожиданными встречами и открытиями, непредвиденными осложнениями в виде преодоления буреломов, ручьев и болот, потерей ориентации, блужданиями и выходом к нужной просеке по азимуту. До возвращения, когда песни пернатых начинают смолкать, припекает и хочется пить, одолевает комар, преет спина под рюкзаком, а ноги в сырой и жаркой тяжести сапог все больше заплетаются даже на ровном месте.

Многие члены экспедиции других специальностей (плюс студенты полевой практики по зоологии позвоночных) лишь недавно проснулись и только что позавтракали. У них впереди еще целый день: учебные экскурсии, проверка и перестановка сетей и ловушек, кольцевание и камеральная обработка данных, другие хлопоты. А я, щурясь на солнышке, блаженно дую из запотевшей, вынутой из подпола трехлитровой банки молоко со слоем сливок в палец толщиной (эх, в те годы организм еще нормально воспринимал цельное молоко!). И пока эмоции еще свежи, рассказываю перипетии утреннего «анабасиса» шефу, чтобы услышать от него одобряюще-осуждающее «ну ты трампеадор!»[33]. Потом пойду завтракать (каша и чай для меня оставлены дежурными) и со вздохом облегчения заберусь на тенистую поветь[34] – выспаться в скучные полуденные часы, до обеда и начала вечерней активности птиц. А уже после ужина краткий ночной сон и с трех часов новый рабочий день…

Но, конечно, в любой экспедиции, ближе к концу, неизбежно приходят думы и о прелестях цивилизации. Эх, хорошо было бы принять горячую ванну! Поспать на свежих простынях, на своей кровати, а не в затхлом спальнике на коврике среди кочек! Неплохо бы прямо сейчас съесть мороженого… или нет – лучше фруктов, например сочных персиков! Многое в рутинной городской жизни невольно идеализируется.

И наоборот, в привычном городском комфорте через месяц-другой снова начинаешь мечтать о поле. Вырваться бы из суеты людского муравейника, посидеть у костра, слушая лесной гул и треск пламени, вволю поесть свежевыловленной деликатесной рыбки, вдохнуть полной грудью чистого воздуха с хвойным ароматом, поглядеть на огромные звезды, не застилаемые заревом городских огней, понаблюдать за тайнами жизни птиц и зверей!

Ну не бывает в нашем мире равновесия!

Покончив с маршрутами по гребням гор, мы стали спускаться с учетами к границе леса. В разреженном березняке и криволесье со стлаником было пустовато – лишь бурые пеночки да соловьи-красношейки. По долине Плотникова после крутого спуска быстро начинался ядреный пихтач совсем без березы и кустарников – внизу сплошной мох и папоротники. Ну прямо как в некоторых урочищах на охотничьем участке Богдана! Горно-кустарниковые птицы сразу сменялись скрытными таежными обитателями – корольками, таловками, соловьями-свистунами, появились кочующие выводки пухляков и зеленых пеночек. Дальше стеной стоял сомкнутый ельник, маскирующий ложа ручьев с прозрачной холодной водой, сбегающей небольшими каскадами по каменным ступеням. В лесу ветерок не ощущался вовсе, в душном неподвижном воздухе звенели тучи гнуса. Выход обратно вверх, на свежий воздух открытых пространств, ощущался с облегчением.

Коля и Юра через северо-восточное плечо Сухопадной сходили на очередную рекогносцировку – разведать путь в бассейн Хвоянки. Вернулись поздно вечером с неутешительными вестями. Оказалось, что проход забит крупным стлаником, через который они продирались больше двух часов. А сама долина в верховьях реки сплошь завалена горелым сухостоем. Приходилось то перешагивать через упавшие стволы, то подлезать под ними, то обходить обширные участки, где наваленные друг на друга под разными углами сухие деревья образовали непроходимый лабиринт. Потратив еще два часа на акробатические упражнения, ребята плюнули и повернули обратно – ветровал простирался, насколько хватало глаз. А на обратном пути они вовсе скололись с маршрута и долго лезли вверх по бесплодным осыпям, то и дело теряя опору и соскальзывая вниз в вихрях каменной крошки.

– Нет, с рюкзаками вдоль Кунгулазы точно не пройти, только ноги наломаем. А главное, конца этим буреломам не видно!

– Ну что ж, попробуем тогда по долине Плотникова, тут вроде полегче. А потом где-нибудь пересечем водораздел и спустимся к Хвоянке…

– А если и там