В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

на голову превосходил аполлона Штубендорфа – довольно обычного обитателя равнинных и предгорных районов Приморья. Самым удивительным был нетипичный для аполлонов желтый цвет основного фона крыльев, насыщенный у самца и бледный, с сероватым рисунком у более крупной самки. Как и у многих других видов аполлонов, закругленные концы передних крылышек полупрозрачные, а на задних красуются по паре черно-алых глазчатых пятен.

Гораздо более обычными на горных цветах оказались хрупкие белянки, маленькие голубянки и толстоголовки, выцветшие буроватые сатириды и чернушки, пестрые шашечницы, рыжие перламутровки и многоцветницы, банальные крапивницы и репейницы. В воздухе, ловя мошек, носились мелкие красноватые стрекозы, повсюду начали стрекотать саранчовые.

«А какие тут должны быть жуки! Особенно карабусы. Коллекционеры с руками оторвали бы. Может, и новые виды есть – ничего же не изучено! Но тут уж я совсем не спец», – приговаривал Юра, упаковывая бабочек в треугольные пакетики из кальки, вырванной из дневничка. Я понимающе кивал – сообщество карабидологов-жужелятников было мне хорошо знакомо по институту.

Последовали и орнитологические открытия. В ходе радиальных маршрутов по самым верхам отрогов Сухопадной мы наконец нашли два микропоселения альпийской завирушки – на участках с выходами скал и каменными осыпями. Для меня это был новый вид пернатых – «лайфер», по бёрдерской классификации. По литературным источникам, альпийская завирушка спорадически гнездится в Приморье по вершинам Центрального Сихотэ-Алиня и на скалах вдоль Татарского пролива, изредка зимует на юге Приморья. Считается настоящим видом-петрофилом («камнелюбом»), наряду с дальневосточным синим дроздом. По всей Евразии она, оправдывая название, живет высоко в горах, в альпийском поясе, пожалуй только на Дальнем Востоке спускаясь значительно ниже. Мы тщетно искали альпийских завирушек в предыдущие сезоны, но повезло только сейчас.

Альпийская завирушка оказалась нарядной коренастой птичкой, куда крупнее контрастной сибирской завирушки и совсем невзрачной лесной завирушки, распространенной в европейской части России. Бросались в глаза желтое основание крепкого клюва, черно-белый горох на горле, крыльях и по кромке хвоста, ржавые разводы по бокам тела. А у взлетающих птиц вспыхивало рыжее надхвостье – признак, характерный именно для сибирско-дальневосточного подвида. В одном поселении мы насчитали три пары, в другом не менее четырех-пяти пар. Птицы не очень обращали на нас внимание, звонко и красиво пели на вершинах валунов, с подлета ловили бабочек, принимали пылевые ванны в проплешинах между ягелем, ложась ничком, мелко трепеща крыльями и роясь клювом в густом оперении.

Несколько раз попадались одиночные бурые дрозды, тихо шмыгающие в кустах стелющейся ольхи. Этих-то мы каждый год в массе наблюдаем на пролете, но сейчас – в неурочное июльское время, – может, просто болтаются без размножения по горам. Но, может, и гнездятся где-то в криволесье, чем черт не шутит! С зыбкими мечтами о тундряных куропатках и горных дупелях все как-то распростились. А вот вполне обоснованные надежды на встречи щуров и сибирских чечевиц не оправдались в очередной раз. И это несмотря на обилие в здешних горах кедрового стланика, с которым тесно связаны эти вьюрковые птицы в Восточной Сибири. Всем так хотелось увидеть серебристо-розово-малинового самца щура или чечевицы, новогодней игрушкой красующегося на верхушке стланика или шелушащего шишку в его глубине! Но не сложилось. Очевидно, эти два вида встречаются в Приморье только на сезонных кочевках. Нигде не нашли мы и зарослей микробиоты, так обрадовавших нас на хребте Коенини.

По крутому склону я спустился от нашей базы в каменноберезняк, с великим трудом выбрал и вырубил несколько наименее корявых и сбежистых стволиков для кольев паутинных сетей. Изготовить приемлемые опоры выше 2,5 м не удалось вовсе. Одну сеть растянул здесь же, внизу, на границе березняка и крупного стланика, другую – ближе к лагерю, на небольшом прогале среди криволесья и зарослей кустарниковой ольхи. Паутинки стояли кривовато из-за зигзагообразных сучковатых жердей, подборы были натянуты неравномерно, дырявую от усиленной эксплуатации дель парусило ветром, и я не возлагал особых надежд на очередные отловы.

Тем не менее дело пошло неожиданно лихо. Сети сразу оказались забиты неопытной молодежью из только что оперившихся и вылетевших выводков. За первые же два дня попалось больше 40 птиц. Я устал взамен маршрутов скакать вниз-вверх от лагеря, приходя в исступление от атак мошки, освобождать запутавшихся птиц – и свернул паутинки. Основу добычи составляли молодые синехвостки и юрки. К моей радости, попался и слёток сибирской завирушки – первое реальное доказательство гнездования этого вида в бассейне Бикина.

Только моих основных объектов изучения – овсянок – не было. Впрочем, здесь я на них не очень и рассчитывал.

Овсянки, сэр!

Дальний Восток – главный центр разнообразия семейства овсянковых в Евразии. Бикинские сезоны принесли мне богатый материал для диссертации по этой группе. Я сравнивал экологические предпочтения и биотопические привязки разных видов, наблюдал особенности их поведения и гнездовой биологии, фиксировал закономерности в распространении, фенологические даты в разных точках наблюдений – сроки прилета, гнездования, вылупления птенцов, появления слётков. Делал сборы для музея, чтобы на серийном материале разобраться в морфологии и анатомии, вариантах изменчивости. С половиной из 12 видов овсянок, встреченных нами в бассейне Бикина, я познакомился впервые. Каждый вид обладал своей спецификой, и я пришел к выводу, что существенные различия требуют отнести бикинских овсянок не к одному, а к четырем разным родам.

Самая вездесущая в кедрово-широколиственных лесах и мозаичных ландшафтах – желтогорлая овсянка. Она появляется задолго до распускания листвы и буквально наводняет округу. Милая птичка размером с полевого воробья, с задорным треугольным хохолком и броским черно-бело-желтым рисунком на голове и груди у самцов. Не зря ее латинское имя elegans – «элегантная». Песенка сложная и мелодичная, похожа на песню овсянки-ремеза, но длиннее, громче, разнообразнее. И петь, и кормиться предпочитает в кронах, но весной часто обследует заросли хвоща. А массивное рыхлое гнездо всегда на земле, в противоположность прочим лесным овсянкам. Яиц бывает много – до семи!

Таежная, или черногорлая, овсянка, пожалуй, не менее импозантна. У рыже-каштанового самца блестяще-черные участки оперения на голове и горле разделены тонкими белыми штрихами бровей, усов и пробора на макушке. Самка, как водится, окрашена скромнее, горло у нее светлое. В соответствии с первым названием, она предпочитает хвойники на склонах сопок, нередко образует довольно плотные поселения. Прилетает позже желтогорлой овсянки, распространена спорадичнее, но дальше заходит в охотскую тайгу. Песня ассоциируется у меня с пением нашей горихвостки-лысушки – долгое высокое «и-и-и» в начале, а потом невыразительные основные колена. Гнездо ни с чьим не спутаешь: аккуратная чашечка из сухих стеблей в основании куста,