Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

их обратно в течение скольких-то месяцев, я махнула на них рукой: «Сама, дура, виновата. Забудь об этом…» Но вот одна из соседок, Надежда Вячеславовна – страшная чистюля и аккуратистка – начинает меня отчитывать за мой грязный халат. Мне становится стыдно. Действительно, я его совсем замусолила – но что же делать? Постирать такую махину мне не под силу. Он тяжелый, объемный. Я не выжму. Да он неделю будет сохнуть! И Надежда Вячеславовна советует мне попросить постирать халат эту самую Дану. Женщину крупную и крепкую. К тому же уже скурившую кучу моих сигарет. Все мои соседи были в курсе ситуации – в тюрьме же ничего не скрыть… Точно! Прекрасная идея! И Дане не надо думать о своем долге, если она вообще об этом думает. И мой грязный халат перестанет мозолить глаза моим чувствительным соседкам. Бинго!..

Так и произошел мой первый и единственный наем тюремной рабсилы – почти случайно, благодаря определенным обстоятельствам…

Медка

Практически ежедневно днем в большую камеру приходил дежур со списком людей, которых вызывали в медсанчасть. Кого-то по заявлению, кого-то на какой-нибудь плановый осмотр.

Обычно набиралось человек семь-восемь…

Я терпеть не могла ходить в медсанчасть и добровольно шла туда только по самой крайней необходимости: просить разрешение на медицинскую передачу. Да, чтобы получить элементарные витамины от родственников, ты должен был выпросить бумагу с разрешением на передачу именно этого витамина. А потом – просить снова и снова… И не всегда с успешным исходом…

С самого начала, увидев, что врачей в тюрьме как таковых нет, и любая просьба о медпомощи тут бессмысленна, я запретила себе даже думать в сторону медсанчасти. «Я не буду болеть, и точка!» Тем не менее раз в несколько месяцев меня туда вызывали против воли: то «на флюшку» – сделать флюорографию, то сдать кровь – ее брала хозка, причем через отверстие в решетке, то к гинекологу – от обследования у которого я всегда отказывалась, так как говорили, что гинекологическое зеркало там используется одно на всех. А так ли это – проверять вообще не хотелось!..

В медсанчасти ты мог застрять на несколько часов, и это было самое глупое времяпрепровождение из возможных – сиди и жди, когда тебя отведут обратно. Даже если ты с книгой. Но очень многие записывались на медку так часто, как только могли. Во-первых, попросить лекарства. Если повезет, можно было получить зеленку, йод, хлоргексидин, дешевые таблетки от кашля, спрей от насморка… Но самое главное – здесь можно было свободно пересечься с людьми из других камер и наобщаться от души… И даже если тут не было твоих подельников или знакомых, то всегда можно было передать записку – маляву. Обычно человек, приходя на медку, задавал вопрос: «Есть кто из… 108-й камеры? Из 302-й?..» И так далее. Если кто-то откликался, ему тихонечко передавалась бумажка, сложенная во много раз, со словами: «Отдай тому-то…» Малявы прятали обычно в носок или в обувь. Так, чтобы дежур, обыскивающий заключенного при всяком входе или выходе из камеры, ничего не нашел. Дежура обычно охлопывали тебя поверх карманов, а в носки и обувь не лезли.

Именно на медке я впервые увидела вблизи второходов – бывалых рецидивисток, сидящих в отдельных камерах. Как же разительно они отличались от нас, первоходов! Во-первых, внешне – все они за редким исключением, были какими-то потасканными, помятыми, поцарапанными. Независимо от возраста. Они словно выползли на свет из какой-то дыры, со страшного бодуна… Подавляющее большинство второходов, которые приходили на медку, в действительности являлись наркоманками – с опухшими исколотыми руками и ногами. И шли они сюда, чтобы выклянчить что-то вместо дури: валерианку, димедрол, пустырник. И им давали эти препараты. Чтобы хоть немного угомонить. Ведь вели себя второходы крайне вызывающе. Могли ругаться с сотрудниками, громко матерясь. Смеяться и орать на весь коридор. Развалиться на скамейке или прямо на полу – и начать дремать. В общем, по всему ощущалось, что тюрьма для них абсолютно привычна и даже комфортна… И они здесь далеко не в последний раз…

Пару раз в медсанчасти мы пересекались с мамочками. То есть женщинами-заключенными, живущими в СИЗО с маленькими детишками. При виде малышей люди всегда приходили в неописуемый восторг. Еще бы! Настоящие детишки – ты мог увидеть их живые невинные глазки, ощутить нежный младенческий запах. Как тут не вспомнить о своих детях, как тут сдержать слезы умиления!.. Кстати, это поразительно, но, независимо от возраста, большинство здешних обитательниц были матерями. Это было типично – девчонка лет двадцати, а у нее уже есть ребенок или даже двое…

Мамочек на «шестерке» любили все: и заключенные, и сотрудники, и медперсонал. С ними всячески нянчились, и им очень многое разрешалось. Для них в СИЗО выделили две камеры. Там стояли одноярусные кровати. Именно кровати, а не нары. И конечно же, настоящие детские кроватки и различные предметы обихода для детей. Рассказывали, что там имелись даже утюги, плитки, стиральные машинки – небывалые для тюрьмы вещи!

А еще мамочки могли получать в передачах любые продукты без исключения! Невиданные для остальных заключенных черешню, арбузы, дыни. Все виды колбас и солений. Все виды круп, макарон, овощей и мяса – ведь они имели официальное право готовить в камере…

В разряд мамочек женщина попадала только после родов в заключении, при решении оставить ребенка у себя. И она могла жить с ним в СИЗО до того, как ему исполнится три года.

Пока женщина была беременная, вплоть до самих родов, она содержалась в обычной общей камере. У нас в 107-й однажды была такая женщина. Вернее – девушка. Ее звали Инесса. Совсем молодая, красивая и совершенно бестолковая. Ей вменяли разбой и вымогательство – очень жесткие статьи. Но было очевидно, что эта глупышка оказалась в тюрьме только из-за парня, отца своего ребенка, который натворил делов, а Инесса – хрупкая влюбленная барышня – просто была с ним рядом. Она такой и попала в камеру – тоненькой, грациозной. Лишь спустя месяцы понявшей, что беременна. И хотя Инесса была полной бестолочью, к тому же подчас вздорной и неуправляемой, все ей всячески сочувствовали и помогали, чем могли. Самым нелепым было то, что ее отец был судьей в каком-то российском регионе. Такой вот жизненный казус – девочка из статусной «правоохранительной» семьи взбунтовалась и свернула не туда… Родители ее страшно разозлились, и она – беременная, обвиняемая – осталась безо всяческой поддержки с воли.

Девчонки в камере следили, чтобы Инесса нормально ела, добивались для нее диетического питания – с маслом и яйцами, требовали для нее витамины из медки.