Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

заранее приготовленный мусорный пакет или в ведерко из-под майонеза, ты сначала слушаешь ошарашено. Но когда это повторяет второй, третий, десятый – уже с тупым равнодушием… И когда ты смотришь в глаза этих женщин, переживших «столыпин», понимаешь, что они побывали по ту сторону ада – не меньше…

Тося сидела по 105-й статье. Но не за реальное убийство, а за «угрозу убийством» бывшему любовнику, оказавшемуся к ее несчастью сотрудником полиции. Который решил ее проучить и посадить. И дали ей восемь лет. За смс-ку с угрозами. Да, наш закон вполне позволял приравнять это к неоконченному убийству. Тося так сильно нервничала и переживала, что у нее на фоне стресса выпали почти все зубы. И доброжелательности ей это, конечно, не добавило…

Когда Тося со мной еще разговаривала, она спросила, верующая ли я. И подарила мне деревянный крестик на шелковой нитке. Я с благодарностью взяла – почему бы и нет? Но прошло несколько дней и вся моя шея под этой ниткой вдруг покрылась красными пятнами, которые нестерпимо чесались и горели. И никакая мазь не помогала. Увидев мой алый «ошейник», соседки посоветовали поскорее снять этот крест и убрать от греха подальше. И дали протереть пятна «святой водой», принесенной из тюремного храма. И пятна на моей шее – о чудо – прошли! Скорее всего, дело было в аллергической реакции на эту нитку. Но мои православные дамы были убеждены, что это были козни «колдуньи» Тоси, наведшей на меня порчу через эту нитку. Они рассказали мне шепотом, что Тосю не раз ловили за обрядами «вуду» и всякой другой черной магией.

Надо сказать, что вера в трансцендентальное в тюрьме присутствовала в гиперконцентрированном виде. Причем настоящая, искренняя такая вера. Начиная от православной веры и заканчивая учениями Таро. И, живя в этой полумистической атмосфере, ты ею неизбежно проникался… Поэтому на тот момент я довольно-таки серьезно отнеслась к этой истории с ниткой и решила держаться от Тоси как можно дальше. А когда ее наконец забрали на этап – выдохнула с облегчением…

Стирка

Раз в неделю «старшая по чистоте» объявляла на всю камеру: «Девочки, постельное!» Это значило, что нужно было собрать все свое постельное белье: две простыни, наволочку, два полотенца – и сдать под роспись. В назначенный час женщины по очереди раскидывали белье по разным кучам на полу, потом оно завязывалось в баулы и дожидалось отправки. И часть дня все сидели на голых матрацах. За бельем приходила специальная сотрудница с двумя помощницами-хозками. Тогда баулы снова развязывались, и белье по несколько штук просовывалось в корму. А по другую сторону кормы – хозки белье принимали и подсчитывали. Сколько грязных простыней, наволочек, полотенец забиралось, столько стиранных и выдавалось.

Но каким-то образом в камере постоянно скапливались и лишние полотенца, и простыни, и наволочки. Во-первых, кто-то успевал покупать новое белье в сизошном магазине, оно там время от времени появлялось. Во-вторых, если сильно захотеть, можно было взять разрешение на домашнее белье – и получить его через передачу. В этих случаях хозовское белье тоже никто не забирал обратно. Также когда женщины внезапно уходили домой прямо из зала суда, про их вещи – включая белье, матрац и прочее – никто из сотрудников не вспоминал. Таким образом в камере заводилось не только лишнее белье, но и лишние матрац с подушкой. Другое дело, что матрацы время от времени отбирались. Но хозовским бельем никто не интересовался. Сколько бы простыней ни лежало на постелях – на обысках ничего не изымали. Таким образом это белье и «жило» в камере, переходя «по наследству» из рук в руки. У меня в какой-то момент накопилось аж целых шесть простыней… Так я и сдавала в стирку еженедельно шесть простыней и шесть же получала…

Кто-то свое белье не сдавал, а предпочитал стирать сам. Постиранное своими руками белье казалось и чище и пахло лучше. Еще иногда его не сдавали, потому что вместо хорошей большой простыни могли вернуть короткую и в пятнах, и тогда пришлось бы спать на таком ужасе всю неделю.

Но стирка в тюрьме, а главное – сушка постиранного – были сродни настоящей спецоперации. Дело в том, что по официальным правилам сушить вещи в камере было запрещено. Предполагалось, что для этой цели служат две небольшие двухметровые веревки, натянутые в туалетном отсеке. Что было полным абсурдом, так как там могло поместиться только штук десять единиц вещей. А за один только день в большой камере простирывалось в десять раз больше. К тому же – в туалете нон-стоп шел процесс курения, и там все время стояло облако сигаретного дыма. Постиранные вещи неизбежно пропитывались отвратительным запахом, что не нравилось даже самим курильщикам. В итоге в туалете доставалось вешать новичкам или тем, кто был наказан. А места для сушки в самой камере надо было еще заслужить…

Веревки в СИЗО были запрещены официально. Их нельзя было ни иметь, ни тем более – получать через передачи и посылки. О таком чуде как силиконовый моток бечевки для сушки белья, продающийся в каждом хозмаге, нельзя было и мечтать. И по данному вопросу в тюрьме издавна сложился негласный распорядок. Сидельцы, получая вязанные вещи: свитера, шапки, кофты – распускали их на нитки, и из этих мотков плели веревки. И самым тщательным образом их прятали: в сапоги, карманы сумок, среди упаковок с продуктами…

В камере стабильно имелось штук двадцать крепких длинных веревок, и ими пользовались те, чья очередь на стирку выпадала на данный день. Постирав свои вещи, человек вешал их на веревку, протянутую под потолком. От решетки окна – к решетке вентиляционного отверстия, находящегося на противоположной стене. Таким образом, каждый день натягивалось около десяти-пятнадцати длинных веревок, на них развешивались мокрые вещи, простыни, полотенца. Камера становилась похожей на палубу пиратского корабля с разноцветными разноразмерными парусами.

Все сотрудники, естественно, были в курсе ситуации со стиркой. Заглядывая в камеру раз по десять на дню, они видели и висящие веревки, и мокрые вещи на них. Но обычно делали вид, что ничего не замечают. Все прекрасно понимали, что такой ораве женщин сушить свои вещи, кроме как на этих веревках, больше негде. Поэтому на обысках найденные веревки отжимались только изредка. А снимать их требовали только на время утренней проверки. И в дни, когда по камерам ходило с обходом какое-нибудь приезжее начальство. Дежура при этом заглядывали в корму и предупреждали: «Ждем комиссию! Снимите веревки!» И тогда веревки и недосохшие вещи необходимо было на время спрятать и терпеливо ждать отмашки, мол, «…все, уехали, развешивайтесь…»

Как