Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

на обыски приезжали фактически одни и те же люди, которые волей-неволей превращались в «старых знакомых». Одного из этих фсиновцев наши девчонки особенно отличали. По имени Давид. Он работал в системе уже много лет. И о нем постоянно курсировали слухи: то его на чем-то поймали, то уволили, то отправили на зону строгого режима. В общем, чувак постоянно ввязывался в истории.

Очень высокий, с великолепной мощной фигурой, статный. С выразительным, красивым какой-то крайне отталкивающей красотой, лицом. Так должен выглядеть типичный киношный антагонист. Я почему его так запомнила: однажды этот Давид появился у нас на «шестерке» в качестве… дежура! Выходим мы как-то на прогулку, а тут – Давид. Ничего себе, думаю! Почему он тут? Зачем? Он ведет нас по коридорам, подводит к одному из прогулочных двориков, открывает дверь. Я смотрю прямо перед собой и пересекаюсь взглядом с его большими темно-голубыми глазами – и получается, видимо, слишком пристально. Он вдруг грозно рявкает: «Чего уставилась!» Ох, от неожиданности я аж подскочила. Быстро опускаю глаза, и на обратном пути смотрю только под ноги.

Через пару дней Давид исчез, словно бы его и не было. Что произошло? Думаю, что его закинули к женщинам за какую-то очередную провинность. И то, что наказание длилось всего несколько дней, говорило о его непотопляемости…

«Сотрудничество с сотрудниками»

Обычно информация о набеге фсиновцев становилась известной сидельцам еще до начала шмона. Такие вести распространялись по изолятору моментально. По телефонам или по другим каналам связи. Люди старались к этим обыскам подготовиться. Припрятать телефоны как можно дальше и глубже…

В других СИЗО – мужских и «черных» – дежура сами предупреждали о фсиновских шмонах. Более того, пацаны собирали все свои трубки и отдавали их на «передержку» сотрудникам. А после ухода фсиновцев пакет, набитый гаджетами, в целости и сохранности возвращался в камеру. Настоящий перворазрядный сервис!

Нам, естественно, такое и не снилось. В лучшем случае дежурка могла лишь предупредить старшую о грядущем обыске. Если, конечно, отношения старшей с людьми в погонах были налаженными. Моя первая старшая, Лемехова, как раз-таки сумела выстроить такие особые отношения.

Высокая, черноволосая, 32-летняя Лемехова выглядела гораздо взрослее своих лет. Вернее, солиднее. Она держалась очень спокойно и уверенно. Эдакая бывалая, прошедшая огонь и воду атаманша из «Бременских музыкантов». Она мало вмешивалась в мелкие бытовые конфликты внутри камеры, отсыпаясь целыми днями после ночных телефонных бдений. Но очень твердо держала внешнюю оборону.

Именно при ней в камере изобиловали телефоны. Именно ее предупреждали об обысках. Помню, подозвали ее как-то к корме, она с кем-то поговорила, а потом вальяжно, буднично так оповещает камеру: «Девочки, сейчас будет обыск… Спрячьте все эмки и мойки». Что такое «мойка» – я уже знала. Но второе? Спрашиваю соседку:

– А что такое «эмка»?

– Да это малява! – смеется та…

То, что Лемехова по сути была все же еще совсем девчонкой, чувствовалось, когда она устраивала в камере общие игры. Она очень любила так вот повеселиться. Обычно уже после ужина внезапно приказывала: «Играем в фанты!» Или в «испорченный телефон». Или в «Угадай, кто ты?» В общем, в любые игры, где требовалось более десяти участников. Тут же набиралась толпа желающих. Принять участие в игре мог каждый. Все это дело очень любили – половина камеры играла, а вторая половина собиралась вокруг в качестве зрителей. Это и правда было очень увлекательно – часа на два-три люди совершенно забывали, что они в тюрьме. Исполняли самые причудливые фанты: «залезть на тумбочку и пропеть петухом», «сказать такие-то слова сотруднику во время вечерней проверки, какую-нибудь полную нелепость», «нарядиться в такую-то одежду и так выйти на проверку» и так далее. Пели песни, ломали головы над ребусами и загадками. Все от души хохотали: и участники, и зрители…

Но очень скоро я услышала, что Лемехова вот-вот отправится на этап. Оказывается, у нее уже имелся приговор – восемь лет за участие в банде «черных риелторов». И она ждала «апелляшку». На этом слушании ей не скосили ни дня и буквально через день – «заказали» на этап.

…Поздняя осень 2016 года. Мы все выстроились тесным кружком на «пятачке» вокруг Лемеховой. Она в короткой кожаной куртке и выглядит непривычно взволнованной. В руках – небольшая сумка, на которой пришита бирка из белой ткани. На бирке черными нитками вышиты ФИО, год рождения, дата начала срока и дата окончания срока. Лемехова говорит прощальную речь, голос ее дрожит, в глазах слезы. Сейчас эта «атаманша» такая беззащитная! И от этого у меня тоже комок подкатывает к горлу.

Лемехова говорит всем спасибо, желает «скорейшего освобождения» и другие полагающиеся в таком случае слова. Но самое главное – называет свою преемницу. Называет нашей следующей старшей – Ракият. И просит поддержать ее решение…

Ракият очень сильно отличается от Лемеховой. Ей под пятьдесят, она из Дагестана. Но маленькая, худенькая, поэтому выглядит гораздо моложе своего возраста. Арестована пять месяцев назад – по 172-й, банковской статье, и 210-й. А по сути – за то, что являлась гендиректором ООО, замешанном в каком-то многомиллионном мошенничестве.

У нее два высших образования, и более умной и уравновешенной женщины мне в тюрьме не встречалось. Я ни разу не видела, чтобы Ракият вышла из себя, показала свои истинные эмоции. Она всегда пребывала над ситуацией, «над схваткой». Никогда не выходила из роли мудрой педагогини-наставницы. Именно Ракият все время успокаивала сумасшедшую Краснюк, когда та начинала на меня кидаться или еще как-то буянить. Отвлекала ее разговорами-уговорами, давала всяческие вкусняшки. Лишь бы в камере были тишина и порядок. Лишь бы в камеру не совали свой нос сотрудники… «Так вот почему она себя так вела! – соображаю я. – Видимо, она уже тогда готовилась стать старшей!»

Но знала ли Ракият, во что ввязывается?..

Почти сразу же после отъезда Лемеховой на нас посыпались «телефонные трагедии». Мало того, что Лемехова забрала из камеры два своих собственных телефона: смартфон и фонарик – на следующий день проходит плановый обыск, и наши собственные сотрудники забирают два других телефона. На следующем обыске – еще один. Начались перешептывания, что Лемехова перед этапом нас сдала. То есть рассказала, в каких местах у кого что спрятано. Вроде как она была сексотом – работала на сотрудников. И собиралась работать на них и дальше – вернее, уже на следующих сотрудников. Иначе как бы она осмелилась забрать на этап свои телефоны?..

Я как раз только-только услышала о таком явлении как тюремный сексот и еще находилась под впечатлением. Дело в том, что здесь мне рассказали, что моя бывшая сокамерница Тамара Репина, оказывается, очень хорошо