Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

Невозможно подсчитать, сколько всего обысков я прошла за все время заключения. Думаю, намного больше сотни… Сколько это было минут, сколько часов напряженного ожидания! Стоя в этой шмоновой камере. Или же в прогулочном дворике – иногда во время обыска выводили туда, особенно когда в СИЗО проводилось несколько обысков одновременно… И каждый раз это было настоящее испытание для психики. Да! Минуты обыска в большой камере были самыми стрессовыми для всех, и неважно, был ли ты персональным хозяином телефона или же нет. Если в камере находилась труба, то ею по справедливости могли воспользоваться все. Поэтому все одинаково переживали, найдут ли телефон именно в этот обыск, или же пронесет…

В тот раз был типичный, так называемый «плановый» шмон, который время от времени полагалось проводить в каждой камере. Силами самих сотрудников СИЗО.

Стандартный шмон проходил очень лайтово. Дежура просматривали пару сумок, а дальше – в течение минут сорока сидели и пили чай, как предполагали девчонки. Смотрели телевизор и курили. Ведь видеокамер в камере не было, и сотрудникам можно было делать тут что угодно. А поскольку во всех остальных местах изолятора за ними следили по видеокамерам, то получается, они могли расслабиться только в камерах заключенных. Вот такой вот парадокс…

Но так было, если перед сотрудниками не стояло задачи найти трубку. А вот если такая задача стояла, то тогда переворачивалось все, что можно. Вытряхивались все вещи, потрошились все сумки – особенно в угловых местах. И хотя заключенные достигали невероятного мастерства в деле прятания телефонов, зарядок и прочего, при должном старании сотрудники неизбежно что-нибудь да находили.

Но зачастую это был вопрос договоренности между камерой в лице старшей и людьми в форме. Пройдет ли конкретный обыск с потерями или же нет. Иногда старшей сразу предлагали: «Выдайте одну трубку, и мы уйдем. А вы сохраняете остальные – до следующего раза…» Иногда просто тупо искали до первой трубки и уходили.

Люди в форме в принципе понимали, что вообще без телефонов в тюрьме нельзя. Нельзя заключенных лишать абсолютно всех трубок! Если не будет возможности звонить, они взбесятся. У них поедет крыша. А еще – им нечего будет терять, и тогда их нельзя будет контролировать… А вот по чуть-чуть изымать телефоны – можно и нужно. Это бизнес. Факт отжатия телефона в таком плановом обыске обычно нигде не фиксировался, потому что дальше он шел на продажу в какие-нибудь соседние камеры.

Вернувшись в камеру после быстрого лайтового шмона, мы заставали относительно небольшой беспорядок, но главное – улыбающуюся старшую. Да, если старшая была веселой, то все выдыхали с облегчением. Значит, все прошло хорошо. Все трубки на месте! Девчонки быстренько убирались, и все возвращалось на круги своя.

Но если мы застревали в шмоновой камере часа на полтора-два, то было очевидно, что обыск идет не «по верхам». И все серьезно. И действительно, уже на подходе к камере мы видели валяющиеся на «продоле» коробки, веревки, контейнеры, журналы, вязаные пледы – все это при жестких обысках безжалостно изымалось под грифом «запретов». А заходя в камеру, мы обнаруживали раскуроченные сумки и спальные места. И главное – горестное лицо старшей. И все было понятно без слов. Тут же всех облетали новости об «ушедших» трубках. И траурная атмосфера воцарялась очень надолго…

Когда уходила та или иная трубка, это меняло многое. Это означало, что у каждого человека в камере будет меньше времени на телефонные разговоры, что давать звонить будут реже… А если уходило несколько трубок, то положение становилось и вовсе печальным…

Но по несколько трубок одновременно отшманывалось, как правило, лишь при фсиновских обысках. Именно эти обыски были настоящим кошмаром – не только для сидельцев, но и для сизошных сотрудников. Потому что, во-первых, изъятые трубки покидали территорию изолятора. И, во-вторых, наши сотрудники должны были лично отвечать за найденные трубки. Официально как-то за это объясняться. Писать отчеты и рапорты. И подчас получать взыскания.

Фсиновские обыски проводила специальная бригада сотрудников ФСИНа. Эдакие молодцы-архаровцы. В какой-то особой форме. Иногда со своими собаками. Все здоровые, сосредоточенные, с внимательными строгими лицами. С повадками кадровых военных. Прямо «солдаты рейха» в чистом виде. Они разительно отличались от наших местных дежуров, расхлябанных и недалеких. Один из таких архаровцев увидел как-то мои зашнурованные кроссовки и нехило так на меня наехал: «Почему шнурки? Откуда шнурки? Не положено! А ну снять!» Что? Я хожу в этих кроссовках уже невесть сколько времени, и ни один наш дежур не обратил на них внимания! Даже не почесался! А тут такой наезд… Я стою, глаза в пол, дрожащим голоском оправдываюсь, с интонацией «не ругайтесь, дяденька»:

– Э-э-э… Я не знаю… Мне так передали в передаче. Я не виновата…

Фсиновцы приезжали толпой человек в десять, с кучей больших металлических кейсов. В них находились различные приборы для обыска – их-то мы и боялись больше всего. Эти приборы могли найти все и везде…

Такие обыски начинались с того, что фсиновцы вваливалась в камеру всей толпой, быстро рассредоточивались по углам и внимательно за всеми следили. Чтобы никто ничего не успел спрятать. Так мы и собирались на выход: одевались, бежали в туалет – под стальными пристальными взглядами.

У выхода каждый подвергался тщательнейшему личному досмотру. Это вам не небрежное ощупывание или вялое сканирование «ракеткой» в исполнении сизошных дежуров. Тут все было по-гестаповски дотошно. Нужно было встать лицом к стене, широко расставить ноги, руки – на стену. Женщина-фсиновка тщательно прощупывала каждую складочку одежды, каждый шовчик. И сканировала тело каким-то суперприбором, который громко пищал у каждой пуговички или молнии. Этот досмотр на выходе мог длиться минут сорок – никто никуда не спешил. Какое настроение – такой и мрачно-похоронный темп. А в камере в качестве понятого оставалась та дежурная, что была указана на тот день в журнале. Никаких тебе старших, никаких поблажек…

Фсиновские обыски обычно проходили раз в несколько месяцев. И если бригада набрасывалась на СИЗО, то это означало, что они будут шуровать тут несколько дней подряд. И будет обыскиваться какой-нибудь один этаж. А вот какой именно этаж, и какие камеры – вопрос. Говорили, что камеры им указывают сами сотрудники изолятора. Те, камеры, которые провинились к примеру. Те, которые нужно наказать, проучить. Но это были лишь догадки…

Насколько я поняла, ФСИН сформировал для обысков специальный «летучий» отряд. Члены которого совершали набеги то на одно СИЗО, то на другое – и так по кругу. То есть