Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

«…один ученый, изучив различные ритмы, сравнил детское сознание с тремя состояниями взрослого, и вот на что это похоже: когда человек выпил три чашки эспрессо, без ума влюбился и приехал как турист в незнакомый город. Примерно в таком состоянии мы встречаем наших учеников каждый день на занятиях…»

– Кирилл Петрович, время! – шикнула завуч.

Зал оживленно зашумел.

Он кивнул, посмотрел на лица сидящих перед ним и проговорил взволнованно:

– Мне бы хотелось закончить свой доклад пожеланием нам, отягощенным рутиной документов и сотней новых правил, почаще вспоминать, как мы думали, когда были детьми, ведь это так незаметно забывается. Может быть, так нам легче будет заинтересовать детей своим предметом.

Он быстро пошел на свое место. Из зала послышались жидкие аплодисменты. Назвали следующего докладчика.

Группа директоров снова взорвалась хохотом – на планшете нашли новую смешную фотографию.

Фаина взглянула на лицо Озерова.

«Не расстраивайся, – мысленно сказала она ему. – Ты взял интересную тему, но выступил не для той аудитории и не в том месте».

Она огляделась и внимательно изучила собравшихся в зале. Ее окружали около двухсот женщин возрастом от тридцати до семидесяти лет. Учительницы, завучи, директора, приехавшие сюда со всего Морского района, а может быть, даже со всего Города Дождей. Одни писали что-то в блокнотах, другие копались в телефонах или переговаривались, наносили макияж, а кто-то давно уже спал. Лицо единственного молодого мужчины казалось здесь странно чужим, как тогда, на первом педсовете. Как будто в стае селедок оказалась рыба-луна…

Внезапно что-то заставило Фаину бросить взгляд на вход в актовый зал. Может быть, мысль о свободе?

Дверь приоткрылась, и в зал на секунду просунулась голова мальчика с зелеными глазами. Фаина успела разглядеть белый, как снег, воротничок его рубашки.

– Вы видели мальчика? Видели? Это тот новенький, про которого я рассказывала! – сказала она, неприлично схватив Богачеву за локоть.

Старушка вздрогнула от неожиданности и, повертев головой, наклонилась к Фаине и прошептала:

– Какой мальчик, моя родная? В школе нет детей. И, слава Богу, еще целую неделю.

Фаина почувствовала новый приступ головокружения и тошноты.

Тамара

Мурат, не вынимая рук из карманов, произнес нарочито скучным голосом:

«В груди изгнанника бесплодной

Ни новых чувств, ни новых сил;

И все, что пред собой он видел…»

Каштанов, сидевший на первой парте, указал ему на декольте своей одноклассницы, и Мурат прыснул со смеха.

– Но-но! – сверкнула глазами Элеонора Павловна. – Не умирай, Казимов. Тебе еще жить и жить до конца отрывка.

«…И все, что пред собой он видел…»

Тамара не выдержала и тихо подсказала. Мурат выдавил из себя:

«…И все, что пред собой он видел…

Он презирал иль ненавидел».

Юноша замолчал и, ухмыляясь, уставился в пол.

– Ну! Дальше, родной, дальше!

– В другой раз, Элеонора Павловна, – деловым тоном произнес Мурат.

– В другой раз тебя возьмут в университет и устроят на работу.

Мурат сел на свое место и с шумом выдохнул.

– Да что с тобой творится? – прошептала Тамара, заглядывая ему в лицо, но он только снова ухмыльнулся.

Раньше ему ничего не стоило выучить любые стихи.

«Все теперь будет иначе, – поняла вдруг девушка. – Чему удивляться? Плохо только, что учителя заметили это раньше меня».

Монгол сказал ей однажды, как бы случайно, что поверхность земли движется, как морские волны. Только волны воды мы различаем, а волны земли движутся так медленно, что мы успеваем состариться и умереть, прежде чем заметим это движение.

«Меняется весь мир, а я хочу, чтобы мой друг оставался неизменным. Это невозможно».

После летних каникул Мурат стал другим. Сначала Тамара думала, что он просто приобрел какие-то новые манеры, общаясь в греческом отеле, куда его отпустили родители, с молодежью старше него. Но потом стало ясно: изменилась не просто речь Мурата или привычки, а вся система ценностей.

Во всяком случае, теперь это отражалось на обычных уроках, где раньше они соревновались в достижениях, смекалке, остроумии и были первыми в классе. Гонка с препятствиями и падениями, с подтруниванием друг над другом превращала рутину занятий в увлекательное приключение. У Тамары, например, была неплохая память, но тексты, на которые ей требовался час, Мурат выучивал за пятнадцать минут. Сегодняшний провал означал, что он даже не заглянул перед уроком в книгу.

«Развитию своих талантов он предпочел заботу о теле и прическе. Он думает, что проявляет оригинальность, но тех, кто валяет в школе дурака и попусту теряет время, – большинство, и он медленно, но верно к нему присоединяется. Если он еще чаще будет заглядывать в зеркало, может быть, до него дойдет наконец, что так выглядит половина города».

– Тамара, твоя очередь.

Элеонора Павловна вызвала ее следом не случайно – сколько их помнили учителя, столько они сидели с Муратом за одной партой. Все настолько привыкли к этому, что даже не задумывались, почему они всегда отвечают друг за другом, хотя их фамилии в журнальном списке стоят совсем не рядом.

Дружба их выглядела несколько необычно. В гимназии, где даже среди старшеклассников юноши и девушки все-таки предпочитали компанию своего пола, они были неразлучны, как близнецы, и везде появлялись вместе.

Однако все, кто знал их давно, уже перестали считать такое явление чем-то необыкновенным.

Внешне Мурат и Тамара были похожи только двумя чертами: они были худыми и невысокими. И в росте каждый год прибавляли одинаково. Если бы кто-нибудь решил приложить к их макушкам длинную линейку, она осталась бы ровно лежать с опорой в двух точках.