Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Только белая земля может отразить бледные небесные потоки. И тогда даже зарево в городе станет ярче. Но снега все не было.

– Мама стала часто обижаться на меня.

– Неудивительно. Вы с Филиппом целыми днями пропадаете на работе, а когда приходите домой, то занимаетесь своими делами. Я Пете сразу сказала, что у нас такого не будет, что по возращении с работы он должен играть с ребенком.

«Естественно, сказала. Потому он и молчит, чтобы ты больше ничего не говорила», – подумал Озеров.

Они шли по мокрому тротуару в платную клинику, которую Даша выбрала для своего ребенка. Чтобы попасть в нее, пришлось пересечь половину Города Дождей.

– Тебя сложно понять. Больше месяца назад ты обещал, что переедешь, но по-прежнему живешь с нами. При этом дома появляешься поздно вечером. Мама начинает думать, что ты избегаешь всех нас.

«Она пилит меня, потому что переживает за ребенка», – успокаивал себя Кирилл.

– С чего это? Я просто не успел найти жилье, вот и все.

– Филипп подыскивает тебе вакансию на новом месте, и, кажется, есть одно предложение.

Кирилл остановился.

– Так вот в чем дело. Он уже наплел маме, что я останусь с вами и брошу работу в школе?

Сестра не обернулась.

– Не заставляй меня останавливать коляску. И не шуми. Лилечка и так скоро проснется. Ты думаешь, продержался месяц и все узнал об этом болоте? Твой высокий порыв будет длиться до первого трагического случая или до ближайшего родительского собрания. Кстати, когда оно?

– Через три недели, – буркнул Озеров.

– Достаточно для того, чтобы сменить работу, правда? Ладно, не вешай на лоб стиральную доску. Просто мы не понимаем, зачем тебе такая работа. Ты, конечно, можешь изображать из себя альтруиста, готового брать на свою шею чужую ношу за три копейки. Но когда сам станешь отцом, тебе будет не до благотворительности.

– Я много общаюсь с родителями…

– Много общаешься? Кирилл, не смеши меня! Это все равно что сказать: «Я никогда не готовил куриный суп, но слышал, как кудахчут курицы». Переживи бессонные ночи, потаскай младенца на руках, когда у тебя болит спина, покорми его из ложки, в то время как он только и вертит головой, попробуй не сойти с ума, когда он впервые серьезно заболеет, и ужаснись, когда он начнет повторять за тобой то, что ты в себе ненавидишь.

– Насколько я понял, самый мой серьезный недостаток в том, что у меня нет семьи. Это такой высокий контраст с твоими буднями…

Ее глаза гневно вспыхнули.

– Дело не только в этом. Тебя никто из родителей не станет слушать. Для них ты будешь мальчиком на побегушках у администрации. Ты не прошел боевое крещение, ты младше большинства из них, и им сложно воспринимать тебя всерьез.

– Боюсь, что у них нет выбора. Никто, кроме меня, не согласился взять этот класс.

Сестра отчасти была права, и Озеров уже чувствовал это при встречах с родителями и в среде коллег. Большинству учителей он годился в сыновья. В учительской он часто слышал разговоры женщин о внуках. Они говорили о них с восторгом, показывали фотографии малышей, которые Кириллу казались совсем чужими и некрасивыми, а их умиляли до глубины души. Рассказывали о мужьях разные комичные случаи: «Мой вчера полез на антресоли и начал падать со стремянки. Я ловила его по всей кухне…»; «А мой весь вечер просидел у компьютера. Жужжал и не давал спать…» – и тому подобное. Их дети были ровесниками Кирилла, и зятья и невестки тоже. Иногда Озеров чувствовал, что при разговоре с ним у некоторых женщин, работающих в школе, включается какой-то скрытый механизм покровительственного общения, который, видимо, они выработали у себя в семье.

– Хорошо, – сказала Дарья. – Отец был таким же упрямым, как и ты. Хочешь оставаться в школе – оставайся. И если забота брата для тебя ничего не значит, делай как знаешь.

– Ты о той заботе, когда он решил для себя, что я не способен найти работу самостоятельно и продержаться на ней полгода?

«Предлагая мне новое место, он показывает, что не верит в меня», – едва не сказал Озеров вслух.

– Разбирайтесь сами. По мне, так вы оба ведете себя как мальчишки. Только игрушки у вас стали больше. А мозгов не прибавилось. Бог с ней, с вакансией, куда ты собрался переезжать?

– Одна пожилая учительница предложила мне комнату, – соврал Озеров. Он несколько раз искал в интернете, но все, что находил, либо вызывало сильные сомнения в безопасности, либо было не по карману.

Дарья цыкнула и нажала на ручку. Коляска в ее сильных руках поднялась на бордюр.

– Послушай меня. Только не закатывай опять глаза. Ты знаешь, что мы с Петей давно хотели уехать за город к маме. Если быть точной, то мы уже практически у нее живем. Нам осталось только забрать некоторые ненужные вещи со старой квартиры. Оттуда до работы тебе добираться не больше часа. Гораздо ближе, чем из пригорода. Есть только два «но». Во-первых, там давным-давно никто не делал ремонт и состояние квартиры удручает. Что не может не радовать летучих мышей и пауков, которые охотно поселились бы там, если бы не второе «но».

– Дядя вернулся?

– Ты знаешь, как долго он ездил по гастролям. С самой нашей свадьбы мы видели его дома только дважды: с бутылкой шампанского после какой-то театральной премьеры, когда он распевал песни на французском и пытался снять сапоги одним движением ноги, и когда он в спешке собирал чемоданы в очередную поездку. Но теперь дядя вернулся и живет там.

– Я бы с удовольствием встретился с ним. С дядей не бывает скучно…

– Вот-вот. Люди, которые снимали у нас комнату, съехали именно из-за того, что с ним не бывает скучно. Он постоянно репетировал, декламировал и танцевал чечетку, не