Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

успел. Спохватись Бум хотя бы днем раньше, и шанс на завтра, на джаз по ночам мог и возникнуть. Прямо в дверях собственного дома его скрутили и в наручниках грубо запихнули в подъехавший черный «мерседес-бенц». Он не проронил ни слова, поскольку окаменевшие профили сидевших по обе стороны от него субъектов в одинаковых плащах не оставляли сомнений, с кем он имеет дело. К тому же накрывший его девятый вал ужаса всецело сковал в нем способность к какому бы ни было действию. Ему просто не верилось, что такое может случиться с ним — умным, опрятным, талантливым.

На переднем сиденье Шлихт ел слоеные пирожки с сыром Бума и запивал их его же пивом, то и дело ругая «Шютценгартен»: «В распоследней забегаловке рейха пенистое лучше, чем это швейцарское пойло!» По радио играл джаз-бэнд кларнетиста Клода Лютера. Устав получать выволочки от Шольца, Шлихт начал действовать по собственному разумению, как говорится, на свой страх и риск, благо в подчинении у него было трое головорезов, готовых на все, лишь бы задержаться в спокойной, сытой по сравнению с рейхом Швейцарии подольше. Поскольку из участников переговоров Шелленберга с янки, помимо Хартмана, трогать которого было запрещено, Шлихту был известен только Анри Бум, он решил взяться за Бума. Ничего другого он придумать не мог, как ни старался.

В тридцати километрах от Цюриха в горном лесу гестапо владело охотничьим домиком. Место было глухое, к нему вела единственная дорога, больше похожая на тропу. Туда и был доставлен стоматолог. Полночи с небольшими перерывами Шлихт изнурял его допросами, которые сопровождались истязаниями с применением подручных средств, как то: раскаленная кочерга и швейные иглы. Почти сразу, не дожидаясь побоев, Бум вывалил абсолютно всё, что знал и о чем догадывался в связи с переговорами, но Шлихту было мало, ему казалось, что стоматолог что-то не договаривает, и потому он приказал перейти к экзекуции. Невзирая на мольбы, Бума при- вязали к столу. Шлихт сидел на скамье напротив, наблюдал за происходящим, и в голове у него крутилась одна и та же дурманящая, странно притягательная мысль, заставлявшая маленькие глазки жадно расширяться: «Неужели такое возможно? Вот так, безжалостно, властно манипулировать чужой болью?» — и спина покрывалась колючими мурашками, как бывает в постели с желанной женщиной.

Светлой, детской любовью Шлихт любил кино — и не просто кино, а любовные мелодрамы. Сколько раз завороженно, как в первый раз, смотрел он знакомые до последней реплики «Люби меня», «Девушку моей мечты», «Игру в любовь», «Мы делаем музыку». В силу природной сентиментальности Шлихт проживал экранные истории, как собственные. Он даже мог пустить слезу в особенно трогательных сценах. Когда вместе с дочерью они смотрели на Кристину Зёдербаум, Густава Фрёлиха, Марику Рёкк или Ольгу Чехову, им казалось, что и в их жизни приключалось нечто подобное, тем более что фройляйн Шлихт сама мечтала выбиться в актрисы и даже снималась в паре массовых сцен на киностудии в Бабельсберге. Зачарованно наблюдая за мучениями стоматолога, Шлихт ловил себя на абсурдном впечатлении, будто всё это творится не с ним, а в каком-то удивительном фильме, где вот-вот появится Ильза Вернер и обернет происходящее в сцену из легкомысленной оперетты.

К трем часам все устали и забылись сном. Бум к этому моменту пребывал в глубоком обмороке. Проснувшись, Шлихт растолкал подчиненных. Они быстро позавтракали бутербродами с молоком. Затем он приказал связать тихо постанывающего стоматолога и уложить его в багажник «мерседеса». Одного из своих сотрудников Шлихт оставил в доме, с двумя другими двинулся в путь, заняв заднее сиденье в автомобиле. Когда они проехали значительное расстояние, Шлихт хлопнул себя по лбу и приказал остановиться.

— Кляп! — воскликнул он. — Зигфрид, пойди, заткни ему пасть какой-нибудь тряпкой.

Открыв багажник, Зигфрид нашел промасленную ветошь и засунул ее в рот плачущему Буму.

Потребовалось чуть меньше полутора часов, чтобы по петляющей дороге добраться до границы. В районе Шаффхаузена, через действующее «окно» СД они благополучно переехали на территорию рейха. Оттуда через Зигмаринген вышли на Штутгарт и далее на предельной скорости погнали машину в Берлин.

Весь семичасовой путь Шлихт проспал и пробудился лишь на подъезде к Ванзее, когда за окнами замелькали фасады роскошных особняков. «Гони, гони», — пихнул он водителя в спину. Проскочили Михендорф. Слева за озером остался позади Потсдам. В Тиргартене было на удивление пустынно. Прохожие удивленно провожали глазами несущийся по улице автомобиль. Вырулив на Курфюрстенштрассе, «мерседес-бенц» Шлихта резко затормозил возле штаба отдела РСХА IV В4, куда перебралось руководство гестапо с виллы СД на Ванзее. Шлихт выскочил из машины и, переваливаясь с боку на бок, подбежал к дежурному на входе.

—Вызовите сюда штурмбаннфюрера Шольца, — приказал он.

Шольц только что вернулся из Имперского министерства авиации, где Геринг провел многословное и бестолковое совещание ни о чем, сел за стол, аккуратно разложил перед собой оперативные документы, когда с вахты позвонили и сказали, что его желает видеть штурмбаннфюрер Шлихт.

— То есть как? — не понял Шольц. — Что значит — хочет видеть?

—Он здесь, штурмбаннфюрер, — ответил дежурный. — Ждет вас на улице.

Озадаченный Шольц торопливо поднялся из бункера наружу. Действительно, перед входом топтался Шлихт собственной персоной, лицо которого при виде Шольца прорезала самодовольная улыбка.

—Я выполнил ваше задание, штурмбаннфюрер, — с победным видом доложил он и поскреб ногтями по рыхлому подбородку: — Извините, не было возможности побриться. Я привез неоспоримое доказательство наличия переговоров бригадефюрера Шелленберга с американскими подонками в Берне. Прошу вас.

Он подвел Шольца к «мерседесу», возле которого стояли навытяжку два оперативника. Слегка похлопал ладонью по крышке багажника и торжественно открыл ее. Шольц заглянул в него. Внутри, скрючившись, лежал Анри Бум. Он был крепко связан. Изо рта у него торчала грязная тряпка. Глаза закатились. Бум был мертв. Он не успел сказать своим мучителям, что из-за искривления носовой перегородки у него затруднено дыхание.

Шольц медленно выпрямился. Заглянул в бегающие под стеклами маленьких очков глазки Шлихта и очень тихо сквозь стиснутые зубы процедил:

—Болван. Глупый, хитрый болван.

Берлин, Панков-Кройцберг,

9 марта

Февральские налеты ввергли берлинцев в трепет. 26 февраля свыше тысячи «либерейторов» и «летающих крепостей» В-17 под прикрытием восьми сотен истребителей Р-51 «Мустанг» обрушили на город почти три тысячи тонн бомб, не встретив на своем пути почти никаких препятствий. Это была вторая масштабная атака 8-й армии ВВС США, базировавшейся в Англии. Берлин погрузился в подобие ада. Темпельхоф, Шёнеберг, а