Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

Американский экономист Хайман Мински очень точно описывает эти процессы. Будучи первым экономистом-реляционистом, он обращается к сетевой динамике, чтобы найти ответ на вопрос, как следует управлять пузырями. Ответ Минского заключается в том, что спекулятивных пузырей де-факто нельзя или даже нужно избегать. Его совет заключается в том, что лучше иметь много мелких пузырей, которые лопаются часто, чем несколько, которые лопаются редко, но тем более драматично и разрушительно. Естественно, мечта об экономическом равновесии - это еще один вариант старого платонистского поклонения смерти, которое постоянно повторяется в мире философии, физики и социальных наук. Однако правда в том, что экономика - это еще и сетевой динамический феномен, который следует рассматривать не просто как релятивистский, а как реляционистский. И именно при переходе от релятивизма к реляционизму экономика начинает включать в себя экологию и все остальные факторы, которые рано или поздно будут влиять и взаимодействовать со всем остальным, имеющим ценность в рамках экономики. Реляционистская экономика не исключает ничего, что влияет на создание индивидуальных или социальных ценностей, в частности таких факторов, как чистый воздух, чистая вода и устойчивое управление природными ресурсами.

Редко или никогда социальные изменения не происходят без артикуляции. При капитализме новое грамотное национальное государство заменяет старую неграмотную Церковь в качестве общей арены, и артикуляция статистов гласит, что общество - это тело. Но метафора тела - которую статизм, очевидно, заимствует из церковной артикуляции, утверждающей, что община - это тело, - должна быть разоблачена. Ибо общество как тело никогда не порождает нарративов для повышения сплоченности, как указывает Мишель Фуко, а вместо этого функционирует как скрытая угроза для девиантной личности в национальном государстве. Можно быть индивидом, но приемлемо быть только тем индивидом, который максимизирует свою собственную фрустрацию, отчуждение и потребление, и который платит за все это, максимизируя свое производство для капиталистической структуры власти, причем в тени преобладающего призрачного поведенческого императива: Что бы ты ни делал, вливайся в общество!

Сообщество синтетизма, с другой стороны, открыто и поэтому радикально отличается от концепции общества. Оно поощряет создание живых нарративов, вокруг которых может собираться сообщество синтетиков; нарративов, объединяющих множество разрозненных групп и создающих мощную гегемонию. Эта гегемонизация - артикуляция общего видения для разрозненных групп и идентичностей. Название сообщества имеет огромное значение, и оно должно включать, а не исключать аутсайдера. Ведь только в стенах сообщества, где находится аутсайдер, конкретное может дать жизнь универсальному, а универсальное - синтетической утопии. Именно к аутсайдеру обращается синтетический агент в свободном и открытом Интернете, и именно вместе с аутсайдером синтетический агент может спасти планету от экологического апокалипсиса. Только так. Именно в общении и сотрудничестве между аутсайдерами Интернет проявляет свой исторически совершенно уникальный потенциал. В Интернете мы можем на деле демонстрировать друг другу, что верим в одно и то же, и таким образом укреплять доверие, что открывает перед нами совершенно немыслимые возможности играть в новые, сложные игры без нулевой суммы с фактически аутсайдерами. Когда дело доходит до драки, свободный и открытый Интернет становится блестящим обожествлением Синтеоса, созданного Бога. Поэтому логический вывод напрашивается сам собой: Что будет, если Интернет станет Богом? Ответ мы определяем вместе.

Синтетизм как радикализация атеизма – и его диалектический распад

Синтетизм - это третья волна - или, если угодно, второе пришествие - в череде культурно-радикальных эпох, которая начинается с Ренессанса как первой волны, начиная с XIV века, а затем романтизма как второй волны, начиная с конца XVIII века и далее. Ренессансу противостоит Просвещение, после чего романтизм можно рассматривать как отчасти защиту Ренессанса. Затем романтизму противостоит модернизм, после чего синтетизм, согласно тому же аргументу, встает на защиту романтизма. Таким образом, синтетизм в некотором смысле является возрождением и Ренессанса, и романтизма. Эти три культурно радикальные эпохи объединяет общий поиск базовых рамок по отношению к бытию. Они больше верят в интуитивный разум, чем в логическую рациональность, и ставят волю к мобилизму выше стремления к тотализму.

Однако это историческое родство с Ренессансом и романтизмом не следует понимать так, что синтетизм предпочитает непрозрачность и размышления логике и точности - совсем наоборот. Начнем с того, что синтетизм - это, конечно же, научный прагматизм. Он даже рассматривает научную деятельность как таковую как священный акт (одним из первых известных маневров Синтетического движения было объявление исследовательского центра CERN в Швейцарии священной землей). Или, выражаясь синтетическим языком: Заниматься наукой - значит играть с Богом в прятки. Однако ко всем устным и литературным высказываниям и точкам зрения на протяжении всей истории следует относиться скептически, исходя из принципа фаллибилизма, когда любое утверждение, независимо от того, насколько убедительно оно считается доказанным в конкретный момент времени, всегда остается открытым для пересмотра в будущем. В этом также заключается суть науки и единственная продуктивная позиция: постоянная переоценка и модификация принятых объяснительных моделей. То, что было правдой вчера, сегодня может оказаться очевидным заблуждением, что становится ясно, когда на стол ложатся новые факты. Фаллибилизм - это прагматическая убежденность в том, что даже бесчисленные проверки определенной точки зрения не являются гарантией того, что будущая фальсификация невозможна. Отсюда следует, что при кажущемся столкновении ранее принятое знание не имеет приоритета над культурой. Необходимо, однако, помнить, что культура лежит глубже в человеке, чем знание. Мы выражаем это тем, что культура охватывает знание, а знание полностью зависит от культуры.

Фундамент этого трансрационализма - убежденность в том, что рациональность функционирует только в тех областях, где она возможна, и что критическое мышление должно полностью осознавать эту ограниченность своего мировоззрения и не принимать ее во внимание - был заложен Ренессансом и романтизмом, чтобы затем завершиться синтетизмом. Это означает, что связь синтетизма с предыдущими родственными эпохами скорее культурная, чем эпистемологическая. Кроме того, существует и прагматическая связь: Мы, люди, являемся нашими действиями в той же степени, что и нашими мыслями. Быть синтетистом - значит действовать, основываясь на богатейшем знании о состоянии бытия, но прежде всего - всегда осмеливаться действовать, а затем делать ценные выводы из этой истины как действия. Или, чтобы олицетворить синтетический активизм: его сердце питается не рационалистическим идеализмом Жан-Жака Руссо , а романтическим прагматизмом Фридриха Ницше. Мы действуем на фоне открытого, условного и неопределенного будущего; на фоне, о котором мы можем знать многое, но никогда не все, прежде чем начнем действовать. И в этой ситуации у нас, честно говоря, нет более надежного ресурса, чем интуитивный разум, идеал эпохи Возрождения и романтизма.

Проблема и Просвещения, и модернизма заключается в их