Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

иметь хоть какой-то шанс на взлет. Логика Критчли основана на предпосылке, что теология предшествует философии; она первична там, где философия вторична. А философия предшествует политике; она вторична, а политика третична. Теология глубже философии, поскольку она занимается человеком более основательно, чем это может сделать философия. А философия лежит глубже политики, поскольку философия - это колодец, из которого питается политический активизм. Это означает, что как бы мы ни жаждали новой целостной политической идеологии для эпохи Интернета, создание новой теологической метафизики и ее религиозной практики должно предшествовать формулированию соответствующей политической идеологии и активизма. Синтетизм готов к тому, что нынешняя система рухнет. Но единственный возможный путь вперед - сначала построить живую религию, ожидая подходящего времени для создания и запуска новой политической идеологии.

Первым, кто всерьез воспринял могучий марш аттенционизма, был французский социолог Пьер Бурдье, когда он провел различие между экономическим и культурным капиталом. Метафора "культурный капитал" оказывается эффективной и быстро получает широкое распространение, но, тем не менее, она неудачна и сбивает с пути, поскольку культурный капитал вообще не является формой капитала. В отличие от экономического капитала, культурный капитал нельзя копить или хранить вовне, его нельзя незаметно и без трений обменивать , его нельзя использовать в качестве средства социальной коммуникации, что, конечно, является именно теми качествами экономического капитала, которые обеспечивают ему мировое господство при капитализме. Таким образом, описание внимания как культурного капитала столь же ошибочно, как и описание производства продуктов питания при феодализме как сельскохозяйственного капитала. Метафора исторически нелогична и со временем становится все более и более гротескно ошибочной.

Внимание, конечно, в действительности имеет мало или вообще не имеет связей с капиталом, если не считать того факта, что в разные исторические эпохи они оба генерировали власть. Внимание, например, не является структурной смазкой, даже если оно и создает, и изменяет властные структуры в драматической степени. Его сила возникает как реакция на огромное предложение информации в Интернете и плюрархический хаос, который это изобилие создает. Потребность в кураторстве, квалифицированной обработке информации растет взрывообразно, и сортировка информации становится гораздо важнее и ценнее, чем ее производство. В тот самый момент, когда сортировка информации становится важнее ее производства, власть над обществом переходит от производителей товаров и услуг, капиталистов, к сортировке информации и ее практикам, нетократическим кураторам. Мы проходим через смену парадигмы от капитализма к аттенционализму. С появлением аттенционизма фокус этики смещается с самореализации индивида, капиталистического идеала, на сетевую динамическую утопию, или то, что называется этикой интерактивности. В существовании важны узлы сети и то, как эти узлы могут быть объединены как можно чаще и больше, чтобы максимизировать агентивное существование. Власть в этом суматошном сетевом строительстве оказывается у тех, кому удается сочетать правдоподобие и внимание в виртуальном мире. И даже если это внимание можно измерить - по гениально простой, но верной формуле правдоподобие, умноженное на осведомленность, дает внимание, - его нельзя заменить или как-то иначе использовать в сделках, как капитал и другие ценные активы капитализма.

Внимание - это, по сути, совершенно уникальный вид стоимости, исторически возникший феномен, появившийся из-за острой нехватки обзора в информационном обществе. И оно действует де-факто без связи с какой-либо формой капитала. Движущей силой аттенционистского общества, что неудивительно, является эксплуатация, а не капитализм. То, к чему постоянно стремятся, - это ценность, которую можно сохранить для немногих и тем самым максимизировать - вместо того чтобы распространить на многих, что означало бы ее размывание и минимизацию - вариант, который возникает как исторически обусловленный эффект победы аттенционализма над капитализмом. Это объясняет, почему нетократы одержимы поиском аутентичности, метафизической награды, которую сулит имплозия, а информационный андеркласс, консюмтариат, характеризуется именно поиском эксплуатации и желанием позволить себя эксплуатировать, совершенно не замечая постоянно продолжающейся, но непостижимо насыщенной символами нетократической имплозии, которая происходит параллельно, но все это время вне досягаемости и вне поля зрения.

Капитализм и его национально-государственные и корпоративистские бюрократии оптимизируют себя, не решая проблемы, а создавая еще больше проблем для себя, в то же время требуя все больше и больше товаров и услуг, чтобы удовлетворить непрерывный поток вновь создаваемых потребностей. Поэтому постоянно создаются новые законы, новые классификации преступлений, новые патологии, новые дефекты, новые неудачи, которые нужно исправлять, новые проблемы, которые нужно исследовать, чтобы впоследствии еще больше расширить, а не исправить. Постмодернистское общество не предлагает катарсиса и не имеет нарратива того, как капиталистическая трагедия должна быть завершена. Капитализму просто не хватает стратегии выхода. Дилемма либеральной демократии заключается не столько в том, что она основана на устаревшем индивидуализме - либерализм является политической идеологией индивидуализма par excellence, - сколько в том, что она основана на мифе о мистической саморегуляции невидимой руки . Но такой руки не существует, нерегулируемый рынок всегда движется к различным вариантам коррумпированных монополий или олигополий в качестве своей конечной точки. Невидимая рука сама не может ничего сделать, чтобы остановить это; это могут сделать только видимые руки. Прагматизм побеждает либерализм каждый день недели в реальной политике. Постоянные разрушительные технологии, когда они появляются, и инновационное регулирование рынка в долгосрочной перспективе гораздо важнее и полезнее, чем любая невидимая рука.

Самый устойчивый миф заключается в том, что при правильных внешних мерах экономика может достичь постоянного - и оптимального для всех участвующих сторон - равновесия. Однако длительные равновесия недостижимы в информационно-сложных системах, таких как метеорология, экология и экономика. Каждый раз, когда кажется, что равновесие достигнуто, один или несколько агентов в системе начинают спекулятивное поведение с целью использования внезапно возникшей стабильности, которая тем самым разрушается. Игровые теоретические модели равновесия никогда не выдерживают встречи с реальностью в виде экспериментальных испытаний. Рано или поздно в экономике всегда возникает спекулятивный пузырь, подпитываемый как инвесторами, считающими себя достаточно умными, чтобы успеть свалить до того, как пузырь лопнет, - и пытающимися извлечь из пузыря чисто спекулятивную прибыль, полностью осознавая, что на самом деле это пузырь, - так и инвесторами, наивно полагающими, что именно этот пузырь будет вести себя иначе, чем предыдущие, - нередко побуждаемые маститыми руководителями центральных банков, которые искренне утверждают именно это: что на этот раз речь идет вовсе не о пузыре, - и поэтому держат свои инвестиции в уверенности, что они безопасны и будут расти. Именно здесь, в рациональной иррациональности спекуляций, кроется проблема. Безусловно, существуют веские причины для раздувания пузырей, поскольку на них можно заработать большие суммы денег, если только вовремя продать свои акции. Но чем дольше спекулятивный пузырь поддерживается с помощью шумихи в СМИ и искусственно дешевых кредитов, тем больше