Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

есть мифом о прогрессе. Экологизм пытается установить такую критически важную функцию остановки в глобальном капитализме до того, как он разрушит свои собственные фундаментальные условия: существование планеты, пригодной для выживания человека. А значит, и всего остального.

В эпоху, одержимую синтетической сетевой динамикой, история не может достоверно стремиться ни к феодальной вечности, ни к капиталистическому прогрессу. Прежде всего, человек, конечно, не сильно изменился за время истории, по крайней мере, не стал чем-то объективно лучшим, чем был раньше. Например, сегодня мы используем меньшую часть нашего мозга, чем 10 000 лет назад, в основном из-за того, что все больше и больше расчетов и соображений, необходимых для нашей жизни, сегодня передаются внешним технологиям, а не управляются мозгом внутри. Этот факт убивает мелиоризм. Синтетический утопизм вместо этого фокусируется на планировании окончательного события - фундаментальной метафизической идеи информационизма. По этой причине синтетики борются как за свободный и открытый Интернет с его анархическими информационными потоками, так и против экологического апокалипсиса, чтобы спасти фундаментальное условие для выживания человечества - саму планету. Кроме того, социальная политика должна строиться на принципе минимизации вреда, а не на банальном морализме, который является путеводной звездой, - это само собой разумеющийся вывод, исходя из этих двух позиций. Свободный и открытый Интернет также, конечно, является движущей силой химического освобождения - одной из трех драматических революций в начале эпохи Интернета, - и мы не сможем конструктивно заботиться о нашей планете, если не будем также конструктивно и, желательно, с любовью заботиться друг о друге. Синтетизм - это социальная теория всего, объединяющая эти три идеологических проекта.

Когда в XVII веке банкнота становится доминирующей формой коммуникации между людьми и обществами, она порождает ускоряющееся технологическое развитие и рост благосостояния в таких масштабах, каких мир еще не видел. Легко ослепнуть от этой эффективности и прогресса; либерализм - особенно популярная идеология, целиком основанная на этой слепоте, подстегиваемой грозными историческими успехами капитала. Но капитал высвобождает всю эту человеческую креативность и делает возможной всю эту специализацию по очень высокой цене. В капиталистической системе товар, услуга и банкнота оторваны от взаимодействующих с ними агентов, что приводит к циничной изоляции этих агентов друг от друга и их нечувствительности. Как изоляция капиталом взаимодействующих с ним субъектов - вы не знаете, кому принадлежала ваша банкнота до вас, и не знаете, где она окажется после того, как покинет вас, - так и ускоренное производство им новых человеческих патологий - постоянный поток новых недостатков по сравнению с прогнозируемой нормой и все возрастающее число разочарований, которые нужно компенсировать постоянным потоком новых товаров и услуг, - делают капитал самым сильным генератором отчуждения во всей человеческой истории.

В том числе и поэтому американский политолог Фрэнсис Фукуяма прострелил себе ногу, когда в начале 1990-х годов с большим шумом провозгласил смерть истории. Умерла не история как таковая - даже не в каком-то метафорическом смысле, не представляющем никакого интереса: умерла лишь разновидность написания истории, которая достигла своего завершения, а именно любимый Фукуямой нарратив об индивиде и атоме в линейной истории либеральной демократии. Однако метаистория, история написания истории как таковой, учит нас, что когда определенный нарратив подходит к концу, это сразу же открывает дверь для совершенно нового типа нарратива. Особенно это касается смены парадигм, когда один тип написания истории теряет свою социальную актуальность, чтобы тут же быть замененным другим. Метаистория - это просто эстафета, которая никогда не заканчивается.

История, так сказать, начинается заново, и благодаря этому маневру даже прошлое получает новый дизайн интерьера, передающий совершенно новые смыслы. Поскольку всякая идентичность основывается на понимании истории - субъект всегда видит себя в истории, начиная с момента рождения и заканчивая текущим моментом, - рост новой и доминирующей социальной идентичности требует переписывания всей истории. Это необходимо, потому что новое написание истории, очевидно, имеет цель - и может служить своей четко сформулированной цели в новой парадигме - изображая совершенно другие метафизически обусловленные приоритеты, чем те, которые старое повествование делало в покинутой парадигме. Сегодня мы знаем, например, что такие понятия, как каменный, бронзовый и железный века, были созданы в Европе в XIX веке с узкоспециализированной целью, а именно для удовлетворения потребности капитализма в написании истории, которая зациклена на промышленном окультуривании физических материалов, одного за другим. Поэтому история пишется как длинная серия постепенных и целенаправленных сдвигов в направлении к завершению этой истории: модернистской фабрике.

Однако индустриальное написание истории совершенно неактуально для людей эпохи информационизма, поскольку они не владеют, не работают и не имеют отношения к сверхмощным заводам, и для них гораздо полезнее история, пересказанная с точки зрения различных парадигм информационных технологий. Разговорный язык, письменность и печатный станок заменяют камень, бронзу и железо в качестве приставок к делению эпох, которые считаются актуальными. Написание истории в терминах информационных технологий (см. "Нетократы") только началось, и оно также неизбежно сопровождается нарративами реляционизма, аттенционализма и дидивидуализма. Синтетизм - это название метафизической системы, социальной теории всего и ее идеологической сети, которая связывает все эти нарративы воедино и придает им реляционистское содержание. Таким образом, нетократы информационализма наконец-то получают нарратив, дающий им целостную социальную идентичность. Благодаря интерсубъективной идентификации с написанием истории в терминах информационных технологий они обретают силу и уверенность в себе, чтобы взять власть.

Нынешнее переписывание истории позволяет взглянуть на эпоху индивидуализма новыми, более критическими глазами. Например, капитализм раскрывается как тирания численного рабства par excellence. Чем глубже мы вникаем в его эксплуататорскую природу, как идеологическую, так и историческую, тем отчетливее проявляется навязчивая идея капитализма о том, что все человеческие мысли и действия наконец-то можно математически выразить в виде суммы долларов, количества голосов или серии оргазмов. Никто не иллюстрирует это лучше, чем американский экономист и лауреат Нобелевской премии Гэри Беккер, который в своих работах сводит всю человеческую деятельность к некоему постоянно продолжающемуся рациональному расчету полезности. В его работах речь идет о безупречной капиталистической логике, которая приводит Беккера в спальни и места поклонения - по его мнению, даже половой акт является ничем иным, как заранее просчитанным, эгоистичным утилитарным предприятием. Таким образом, Беккер раскрывает место своей собственной идеологии: рационализм, индивидуализм, утилитаризм и - во всех случаях расчетливый и максимизирующий прибыль - капитализм на самом деле являются одной и той же идеологией. Беккер просто берет кантовскую парадигму и ее изолированного, навязчиво колонизирующего, патриархального субъекта в конце пути. И там он не находит ничего, кроме вечно пустого калькулятора, перемалывающего все подряд.

Это означает, что капитализм должен быть устроен таким образом, чтобы постоянно исключать из