Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

коли та мартышка из простых да глупых – с досадой отбрасывает прочь вожделенный плод! Точно так вёл себя несчастный некумека, коему к исходу ночи пришлось признаться своей дорогой жене, что он не ведает ни как исполнить свой долг, ни в чём сей долг состоит, ни откуда он проистекает, и потому надобно ему это выяснить у тех, кто в этом разбирается, и попросить о помощи и содействии.

– Да, – вздохнула она, – ибо, к несчастью, от меня толку мало.

В самом деле, несмотря на их изобретательность и всякого рода попытки, несмотря на сотни ухищрений, о которых даже не подозревают знатоки по части любовной, молодые уснули, опечаленные тем, что так и не сумели расколоть орех брака. Однако им хватило ума договориться между собой, что они никому о своём поражении не скажут. Когда новобрачная, так и не ставшая женщиной, вышла к гостям, она похвасталась, что её муженёк лучше всех на свете, и принялась болтать о своей ночи столь же оживлённо и откровенно, сколь все, кто на самом деле ни бельмеса не смыслит в предмете. Неудивительно, что девицу почли более чем развязной, ибо, когда одна дама из Рош-Корбона шутки ради подговорила юную несмышлёную девчушку из Бурдезьеры спросить у новобрачной: «Сколько хлебов посадил в печь ваш муж?», та ответила: «Двадцать четыре».

Поелику новобрачный ходил мрачнее тучи, и это весьма печалило его молодую жену, следившую за ним краем глаза в надежде заметить, как он избавится от своей несведущности, дамы сочли, что радости этой ночи обошлись ему слишком дорого и супружница его уже жалеет, что довела беднягу до изнеможения. Засим на свадебный завтрак собрались злоязыкие шутники, от коих в то время все приходили в восторг. Один сказал, что у новобрачной выражение лица открытое, другой – что этой ночью в замке была одержана славная победа, третий – что печь растопили, четвёртый – что за эту ночь две семьи потеряли кое-что, чего никогда не сумеют возместить. И все эти шуточки, остроты, подковырки и подколки, к несчастью, для мужа остались непонятными.

Ввиду большого наплыва родственников, соседей и прочих никто не ложился спать, все танцевали, веселились, резвились, как заведено на господских свадьбах. Сим весьма пребывал довольным господин де Брагелонь, на которого госпожа д’Амбуаз, разрумянившаяся от мыслей о ночном блаженстве собственной дочери, бросала красноречивые и многообещающие взгляды. Бедный председатель, привыкший общаться с судейскими и понятыми, хватавший карманников и иной парижский сброд, притворялся, что не понимает своего счастья, хотя его старая подруга вид имела весьма выразительный и требовательный. Примите, однако, в рассуждение, что любовь сей знатной дамы весьма тяготила его. Он не бросал госпожу д’Амбуаз лишь из высших соображений, ибо судье полагалось стоять на страже закона, морали и нравственности, а не менять одну любовницу на другую по примеру придворных. Однако ж бунтовать ему долго была не судьба. На следующий после свадьбы день многие гости разъехались по домам, комнаты освободились, и госпожа д’Амбуаз, господин де Брагелонь, де Монконтур и прочие бабушки-дедушки могли спокойно отдохнуть. И перед ужином господин судья, можно сказать, получил повестку, отсрочить явку по коей с точки зрения закона у него не было оснований.

Во время ужина вышереченная госпожа д’Амбуаз сто раз подавала знаки, желая вытащить господина де Брагелоня из зала, где он беседовал с новобрачной. Однако вместо судьи вышел, желая прогуляться и побеседовать с матерью его милой жены, новобрачный. В его наивной голове, точно гриб после дождя, выросло решение, а именно: расспросить эту добрую и добропорядочную, как он полагал, женщину. И вот, руководствуясь мудрыми наставлениями своего аббата, учившего во всём полагаться на старших и опытных людей, горе-муж доверился госпоже д’Амбуаз. Но сначала, смущённый и застенчивый, он несколько раз прошёлся с нею туда-сюда, не находя слов, чтобы приступить к делу. Дама тоже молчала, ибо пребывала в ярости от упрямства, добровольной глухоты и слепоты господина де Брагелоня. Вышагивая рядом с лакомым кусочком и невинным, как младенец, зятем, она и думать о нём не думала, ибо вообразить не могла, что сей молодой кот может польститься на старое сало. Про себя же она повторяла: «У-y, уж этот… этот… этот… старый хрыч! Седой, косматый, лохматый, драный, безо всякого понятия, без стыда, без совести, безо всякого почтения к женщинам… Козёл потасканный, плешивый, упрямый, развалина старая… Да избавит меня болезнь итальянская от этого шута горохового с носом рыхлым, горелым, отмороженным, носом без веры, носом сухим, точно гриф лютни, носом бледным, бездушным, носом, от которого осталась лишь тень, носом слепым и безмозглым, сморщенным, словно виноградный лист, носом, который я ненавижу! Старым носом! Дутым носом! Мёртвым носом! Где были мои глаза, когда я связалась с этим сморчком, с этой тапкой потасканной? Чёрт его побери с этим паршивым носом, этой драной бородой, этой дряхлой седой головой, этой обезьяньей рожей, этими ветхими обносками, этим рубищем человеческим, этим… не знаю что. Хочу молодого мужа, который будет при мне каждый день, каждую ночь… И я…»

Вот до сей мудрой мысли дошла она, когда некумека пробормотал начальные строки своего псалма этой донельзя разгорячённой старухе, и та при первых же его намёках вспыхнула, словно сухой трут солдатского самопала. Засим, рассудив, что ей стоит испробовать зятя, она подумала: «О-о! Какая юная бородка, как сладко пахнет!.. О-о! Какой молоденький носик!.. Какие свежие щёчки, наивные глазки, губки радости, шёлковые локоны, какой невинный носик, какой славный ключик любви!»

Они сделали круг по саду, довольно-таки обширному, и сговорились, что нынче же ночью молодой супруг выскользнет из своей спальни и придёт в комнату тёщи, где она обещала научить его всему, что знает его отец, и даже больше. Молодой муж остался весьма доволен и обещался никому не рассказывать об их уговоре.

Всё это время старый добрый де Брагелонь ворчал и брюзжал про себя: «У-y! Старая карга! У-y! Ведьма! Чума тебя забери! Чтоб тебя разорвало! Кляча беззубая! Язви тебя в душу! Тапка драная, аркебуза старая! Щука облезлая! Паучиха снулая! Призрак с глазами! Чёртова люлька! Старый фонарь старого ночного сторожа! Кляча пучеглазая… Седые лохмы! Старая, как смерть! Старая педаль органа! Старая ступенька церкви, стёртая тысячью коленей! Старая церковная кружка, куда каждый бросал свои медяки! Сдохну, а от тебя избавлюсь!»

Пока он так размышлял, прелестная новобрачная, которая только и думала, что о печали, в коей пребывал её муж из-за незнания того, на чём держится брак, да и сама ведать не ведала, что это за штука, решила избавить любимого от тревог, стыда и труда и первая всё разузнать. А после, нынче же ночью, удивить и обрадовать, научив, чему надо,