Гайда! - Нина Николаевна Колядина

Она каждый день ждала мужа из поездок по разным селеньям. Что он там делал, толком не знала, но, если Аркадий долго не возвращался, места себе не находила: вдруг с ним что-нибудь случилось?

– Да что со мной может случиться, – успокаивал жену Аркадий. – Здесь давно уже ничего серьезного не происходит.

– Ага! Если ничего серьезного, то почему же ты целыми днями по каким-то деревням и поселкам мотаешься? Чем ты там занимаешься? – завелась однажды Маруся.

Аркадий молча посмотрел на жену, так же молча подошел к обшарпанной тумбочке, взял лежавший на ней планшет и, откинув крышку, извлек из него сложенный пополам лист бумаги.

– Настоящий мандат выдан командиру 3-го отдельного коммунистического батальона особого назначения товарищу Голикову Аркадию Петровичу в том, что ему поручается формирование батальона и учет коммунистов обоего пола, в возрасте от 17-ти до 60-ти лет, для зачисления в отряд особого назначения в районе Тамьян-Катайского кантона, – развернув листок, громко прочитал он текст документа и, повернувшись к Марусе, спросил:

– Теперь тебе понятно, чем я здесь занимаюсь?

– Коммунистический батальон, отряд особого назначения… Мне это ни о чем не говорит. Можешь считать меня дурой, но я во всем этом не разбираюсь, – насупилась Маруся. – И вообще – дело не в том, как там какой-то отряд или батальон называется. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось.

Аркадий улыбнулся – ему было приятно, что жена беспокоится о нем. Сложив листок, он снова убрал его в планшет, подошел к Марусе и, положив руки ей на плечи, сказал:

– Никакая ты не дура. Просто не совсем политически грамотная. А тебе, как жене красного командира, надо бы получше разбираться в текущих событиях. Придется провести для тебя политинформацию. В общем, садись и слушай.

Он придвинул к Марусе стул и после того, как она села на него, продолжил:

– Гражданская война, можно сказать, подходит к концу. Красная армия разгромила белых, разбила банды и шайки, которые выступали против народной власти. Масштабные боевые действия повсеместно уже прекратились, но кое-где бандиты еще сопротивляются властям. Поэтому в районах, где действуют остатки банд, создаются специальные вооруженные формирования, которые оказывают помощь советским органам в борьбе с контрреволюцией. Называются такие формирования частями особого назначения, сокращенно – ЧОН, а те, кто в этих частях служит, – чоновцами. Кстати, запомни: чоновцами становятся только коммунисты и комсомольцы или, в крайнем случае, сочувствующие.

В окрестностях Стерлитамака остались еще разрозненные бандитские шайки, которые прячутся в лесах и горах и могут навредить народному хозяйству. Тут ведь и железоделательные заводы имеются, и узкоколейные железные дороги, без которых в этих краях никак не обойтись. Так вот. Чтобы защитить от бандитов особо важные объекты, и сформирован вверенный мне батальон. Моя задача на сегодняшний день – пополнить его, укрепить новыми силами. Этим я, в основном, и занимаюсь.

Аркадий замолчал, посмотрел Марусе в глаза и, вздохнув, произнес еще одну фразу, которая ей совсем не понравилась:

– А вообще, делать мне тут нечего. Скучно! Буду проситься туда, где пока еще бесчинствуют бандиты и где их нужно бить!

Мерный стук колес сделал свое дело – Маруся незаметно погрузилась в сон. Во сне она увидела жалобно скулившую Доходягу – псину, которая прибилась к ним в Белорецке…

Однажды, промозглым октябрьским вечером, они шли по какой-то серой, унылой улочке и вдруг увидели растянувшуюся на обочине дороги тощую, с выпирающими из-под облезлой шерсти ребрами собаку. Она лежала на боку, вытянув перед собой передние лапы, и не подавала признаков жизни.

– Сдохла, – сказал Аркадий.

– Худая-то какая, – вздохнула Маруся. – Хозяева, видно, совсем не кормили.

– Понятное дело, не кормили, – согласился Аркадий. – Только хозяевам наверняка самим есть нечего. Да может, их уже и в живых-то нет. Люди каждый день от голода умирают. Ладно, пошли…

Настроение у обоих испортилось. Дальше шли молча, взявшись за руки.

– Ой, Адик, смотри! – оглянувшись назад, вдруг воскликнула Маруся.

Аркадий тоже оглянулся и увидел, что следом за ними, еле переступая лапами, покачиваясь из стороны в сторону, плетется та самая собака, которую они приняли за дохлую.

– Ну, что, доходяга, ожила? – обрадовался он. – Ну, пойдем, пойдем с нами – тут недалеко. Дадим тебе что-нибудь.

Псина приподняла тощую морду, посмотрела на обоих грустными, слезящимися глазами и благодарно шевельнула грязным повисшим хвостом.

Несколько дней они подкармливали собаку, выделяя ей кое-какие продукты из своего пайка. Вскоре Доходяга – данная Аркадием кличка закрепилась за псиной – оживилась, окрепла, стала уверенно держаться на лапах и даже частенько радостно помахивала хвостом. За Марусей она всюду следовала по пятам.

В один из ноябрьских дней, когда в воздухе уже кружились первые хлопья снега, Аркадий вернулся домой раньше обычного и оповестил жену:

– Все! Закончил я здесь свои дела! Едем в Москву – буду просить новое назначение.

– А ее куда? – показав на Доходягу, спросила Маруся.

– Куда-куда… Сам не знаю, что с ней теперь делать, – немного растерялся Аркадий. – Попробую куда-нибудь пристроить.

На следующий день к ним во двор вошли двое мужчин. Одного из них Маруся хорошо знала. Это был Алексей – чоновец, часто сопровождавший Аркадия в поездках по кантону. Второго – худого, хмурого, плохо говорившего по-русски башкира – она видела впервые.

– Мы за собакой пришли, – поздоровавшись, сказал Алексей. – Командир велел мне ее куда-нибудь определить. Вот, Салават возьмет.

Доходяга, стоявшая рядом с Марусей, будто чувствовала, что гости и хозяйка говорят о ней, и ничего хорошего от этого разговора не ждала. Она потерлась о Марусины ноги и негромко тявкнула.

– Ну, прости нас, прости, пожалуйста, – присев перед собакой на корточки и гладя ее по голове, чуть не плача, причитала Маруся. – Пойми, моя хорошая, мы уезжаем далеко-далеко отсюда и взять тебя с собой никак не можем.

Доходяга, тихонько поскуливая, смотрела на хозяйку печальными глазами. Когда та последний раз провела ладонью по ее голове, по щекам псины прокатились две скупые собачьи слезинки.

У Маруси разрывалось сердце, когда мужчины за поводок, накинутый Доходяге на шею, волокли со двора скулившую, упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку. Но – что поделаешь? – не брать же ее в столицу.

Утром пришла подвода, чтобы отвезти Аркадия и его жену до станции, от которой начинался их путь к Стерлитамаку, а оттуда – к Москве. Тощую, понурую клячу держал под уздцы Алексей.

– Вы не знаете, как там наша собачка? – спросила у него Маруся.

Чоновец молча пожал плечами и отвернулся.

– Скажите, а Салават один живет или у него семья? – не отставала девушка.

– Какой там «один»! – ответил Алексей. – У него жена, мать старая и ребятишек то ли пятеро, то ли шестеро, не помню точно.

– Господи! Им самим, небось, еды не хватает, а они еще собаку взяли! – всплеснула руками Маруся. – Чем же они ее кормить-то будут?

– Так не они ее, а она их накормит, –