Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли шагавшего впереди мужика в то же время крутились вокруг его нового знакомого:
«Аркадий, значит. Ну-ну… Интересно, сколько ж ему лет? Вроде, молодой совсем, а, видать, не простой солдатик – отличия-то на шинельке командирские. Это хорошо. В Ужур, значит, едет. Не говорит, зачем, но и без того понятно…»
Трофим Ильич не обманул: дом у него оказался действительно большой, широкий – в пять окон по фасаду. Во дворе имелось несколько хозяйственных построек – тоже добротных, срубленных из крепкого дерева, как и главная изба.
Распахнув входную дверь, он пригласил Аркадия в сени:
– Заходи, заходи, не бойся.
– Я и не боюсь. Чего мне бояться? – ответил тот и смело перешагнул порог дома.
В передней их встретила девочка лет десяти-одиннадцати – темноволосая, с узкими, чуть раскосыми карими глазами, аккуратным маленьким носиком и пухлыми розовыми губками на смуглом личике.
– Ой, папка приехал! – радостно закричала девочка. – Лизка, Лушка, идите сюда! Папка приехал! Смотрите, чего он привез!
Она кинулась к Аркадию, обеими руками ухватилась за футляр машинки и, подняв на гостя озорные глазки, спросила:
– Это ведь нам?
– Вам, вам, кому же еще, – ответил за Аркадия хозяин дома и, кивнув в сторону стоявшей у стенки лавки, сказал:
– Ставь сюда.
Дверь между соседней комнатой и передней открылась. В дверном проеме появились две девочки постарше темноволосой смуглянки. Их уже вполне можно было назвать взрослыми девушками: одна выглядела лет на шестнадцать-семнадцать, другая – на год-два помоложе.
Увидев незнакомого человека, да еще в военной форме, сестры – а в этом Аркадий не сомневался: несмотря на разницу в возрасте, девушки были похожи друг на друга, как две половинки персика – замерли на месте. По чистой белой коже их щек растекся легкий румянец, что в сочетании с вьющимися золотисто-рыжими волосами сестер действительно делало обеих похожими на спелые персики, которые запомнились Аркадию по Кубани.
– Чего застыли? – засмеялся Трофим Ильич. – Солдата никогда не видели? Да идите, идите, он не кусается.
Девушки осторожно переступили дверной порог и вошли в переднюю.
– Дочки мои – Лизавета и Лукерья, – представил сестер хозяин дома. – А это…
Он огляделся, но не увидев младшую из девочек, покачал головой:
– Ну, егоза! Уже усвистела куда-то.
– Да в кухне она, – сказала одна из девушек.
В это же самое время распахнулась еще одна дверь – с другой стороны передней. В комнату вместе со смуглянкой вошла женщина лет тридцати пяти или чуть старше, посмотрев на которую, Аркадий понял, в кого пошла младшая дочь Трофима Ильича.
Заметив промелькнувшее на лице гостя удивление, глава семейства снова засмеялся:
– Что – хакасок никогда не видел, а служивый?
– Нет, – простодушно ответил Аркадий.
Его ответ рассмешил остальных.
– Зинаида, жена моя, мать всех моих девок, – представил женщину Трофим Ильич. – Вот такие они у нас разные получились: две в мою породу пошли, а меньшая – в Зинкину, инородческую, хотя хакасских кровей у нее кот наплакал.
– Как так? – спросил Аркадий.
– Я тебе потом разъясню. Ты давай раздевайся, обедать будем, – сказал хозяин дома и, повернувшись к супруге, спросил:
– Мать, готов обед-то?
– Чего спрашиваешь – знаешь, что готов, мы ж тебя с поезда ждали, – сухо ответила Зинаида и, кивком головы позвав с собой старших дочерей, вернулась на кухню.
У Аркадия почему-то появилось ощущение, что жена Трофима Ильича не слишком рада появлению в доме незваного гостя, но войдя в просторную кухню, по которой разливался дразнящий аромат выставленных на столе и томящихся в печи блюд, он забыл обо всем на свете.
– Мать, а ты чего ж графинчик не поставила? – удивленно спросил жену Трофим Ильич.
Зинаида бросила на него неодобрительный взгляд, но вышла из-за стола и достала из шкафа графин с мутной жидкостью.
«Самогон», – догадался Аркадий и подумал: «Ну, сейчас начнется… А как откажешься?»
– Ну, давай за знакомство, – наполнив две стопки, произнес Трофим Ильич.
Сделав три небольших глотка, Аркадий поставил недопитую стопку на стол. К своему удивлению он заметил, что хозяин дома удовлетворенно кивнул и не стал настаивать на том, чтобы гость осушил посудину до дна.
– Ты ешь давай, не стесняйся, – вместо этого предложил он гостю.
Таких вкусных щей Аркадий не пробовал никогда в жизни.
– Так вот, – отставив в сторону пустую тарелку, – начал Трофим Ильич. – Про жену мою, Зинку, хочу сказать. Предки ее давние жили в Ужуре, когда он еще хакасской деревней был – улусом.
– А мне говорили, что в самом Ужуре инородцев нет. Только в волости их улусы еще остались, – перебил его Аркадий.
– Да ты слушай, не перебивай старших, – остановил его Трофим Ильич. – Это сейчас там одни русские живут. А когда-то одни хакасы и жили. И язык у них был свой, и вера своя. Потом уже со всех краев туда народ поехал: кто золото мыть, кто землю пахать. Строиться люди стали, храмы воздвигать православные. Инородцам это, конечно, не нравилось, вот и начали они постепенно место это освобождать от своего присутствия, в другие места переселяться. Но некоторые все же и в Ужуре оставались.
Вот и Зинкина то ли бабка, то ли прабабка какая-то не только осталась, но и веру православную приняла, и замуж вышла за казака нашего. А дети ихние и внуки потом уже только с русскими венчались. Уж сколько поколений их было, а кровь хакасская нет-нет да и даст о себе знать – глядишь, у кого-нибудь узкоглазенький детеныш появляется. Про бабку эту, хакаску, многие давно забыли, а как ребеночек такой родится, удивляются, а некоторые мужики и скандал подымают – откуда, мол, такое чудо взялось!
Трофим Ильич взял с блюда румяную кулебяку с грибами, разломил ее пополам и, протянув одну половину Аркадию, спросил:
– Вот ты бы как отреагировал, если б супруга твоя тебе черноголового да узкоглазого вдруг принесла?
– Нет, – засмеялся Аркадий. – У нас такого не может быть. Мы с женой оба светлые, и в роду ни у меня, ни у нее инородцев не было.
Куски кулебяки застыли в руках Трофима Ильича. С лица его вмиг слетела добродушная улыбка гостеприимного хозяина.
– Постой, так ты женатый, что ли? – повернувшись к Аркадию, спросил он гостя.
– Да, – ответил тот, удивившись произошедшей с хозяином дома перемене, и взял у него угощение.
Трофим Ильич положил на тарелку свой кусок кулебяки и молча потянулся за графином. Наполнив до краев обе стопки, он тут же опрокинул свою и строго сказал Аркадию:
– Пей!
Сам не зная почему, Аркадий быстро опустошил стопку. Сначала он почувствовал сильное жжение за грудиной, потом по его телу разлилось приятное тепло, от которого расслабились все его мышцы. Исчезли накопившаяся за последние сутки усталость и поселившаяся в душе тревога. Пропала даже благоразумная осторожность, которая раз-другой просыпалась в нем после
