Аритмия - Вениамин Ефимович Кисилевский

Член семьи. Расхожая фраза, которую можно услышать от подавляющего большинства тех, у кого в доме обитают животные, кошки – чаще всего. Фраза не только расхожая, но ведь и достоверная, без всякого преувеличения: был для нас Лёша членом семьи, больше того – с претензией на главенство. Во всяком случае, чаще мы под него подстраивались, а не он под нас. И любили мы его как родного, тоже без преувеличения.

Он прожил у нас пятнадцать лет, и это были пятнадцать лет не счастья, конечно, слишком громко было бы сказано, но домашнего тепла, добра, уюта, всего того, без чего нет настоящего Дома, настоящей Семьи. И то и другое с большой буквы, без надобности что-либо пояснять. Но разве, легко возразить, хуже, ущербней жизнь в тех многих и многих домах, семьях, где нет животных? Разве менее достойны многие и многие люди, которые равнодушны к ним или вообще не любят? Нет, конечно же, и примеров тому несчётно. У них не худшая – у них другая жизнь. Просто они не знают, не могут знать, чего лишены. Как дальтоник понятия не имеет, какой радости лишён он, не различая красок окружающего мира, а человек с плохим музыкальным слухом поёт в своё удовольствие, не ведая, что перевирает мелодию. Скажете, утрирую я, навязываю кому-то своё далеко не бесспорное мнение? Не без того, возможно, только никому ничего я тут не пытаюсь навязывать, всего лишь, как и любой другой, имею право на собственное мнение. Полагает кто-то иначе – исполать ему. К тому же не могу я сейчас быть полностью беспристрастным, вспоминая Лёшу. Вспоминая Лёшу, тяжко умиравшего на моих глазах. А я ничем не мог ему помочь, облегчить его страдания. Единственное, хоть и слабое утешение и для него, и для нас, что мучился он недолго…

Мы похоронили его. Когда стемнело, чтобы не привлекать чьего-либо внимания. Положили Лёшу в коробку из-под обуви, выстланную мягкой белой тканью, выкопали в чахленьком палисаднике недалеко от дома ямку…

Пищей с нашего стола мы его давно уже не кормили. Покупали ему прочно обосновавшийся на российских магазинных полках кошачий корм «вискас». Лёша, распробовав, предпочитал его потом любой другой еде, разве что не угасала в нём неистребимая первозданная тяга к сырому мясу.

Этих фиолетовых пакетиков с запечатлённой на них очаровательной кошачьей мордочкой появилось тогда великое множество, в самых разнообразных видах и сочетаниях, подчас совершенно экзотических – креветки с лососем, к примеру. И всё там будто бы по науке. Учитывался в рекомендациях не только кошачий возраст, но даже пол, витаминная полноценность. Особенно полюбились Лёше так называемые «сочные кусочки», баловали мы его, покупали. Совершенно невозможно было поверить, да и быть того не могло, чтобы всё это соответствовало действительности, чтобы столь изощрённым и вычурным был кошачий корм, однако же и Лёша, и все известные мне его соплеменники, жившие у моих знакомых, с большим удовольствием поглощали содержимое этих пакетиков. К тому же им благодаря, многие заботы отпадали. Дороговато, конечно, не всякий может себе позволить, но чем не пожертвуешь ради своего любимца, даже себе в урон.

А речь о корме этом, ещё и с такими подробностями, завёл я сейчас не случайно. Так получилось, что как раз утром того дня, когда не стало Лёши, купили мы ему еду на всю предстоявшую неделю. Мы всегда так делали, чтобы потом не беспокоиться. Сначала решили – не пропадать же добру – отдать этот запас кому-нибудь из приятелей или соседей, у кого есть кошка. Но потом осенила нас другая идея. Надумали мы на семейном совете учредить, если уместен такой словесный оборот, фонд имени Лёши. Иными словами, в память о нём подкармливать бездомных кисок нашего двора. Впрочем, двора как такового у нашей девятиэтажки нет, правильней сказать – кисок, обитающих с той стороны дома, где входные подъезды. Обязанность кормильца взял я на себя.

И вот впервые вышел я, чтобы осуществить задуманное. С двумя Лёшиными пиалками (в одну клали мы ему «сочные кусочки» из пакетиков, в другую – сухой корм из большой вискасной коробки) и, соответственно, с одним из тех купленных пакетиков и не начатой ещё коробкой. Место на крыльце, чтобы и не мешать никому и чтобы издалека видать было, выбрал удобное – на пятачке между входной дверью и дверью мусоропровода. Утром, как и следовало ожидать, обе пиалки оказались пустыми, я вновь их наполнил. И так день за днём, деля каждый пакетик на две-три порции и понемногу отсыпая из коробки, уже в привычку вошло. Пакетики заканчивались, в дальнейшем собирался я давать им только сухой коробочный корм, того надолго хватило бы. Всё-таки покупать быстро пустевшие маленькие пакетики было слишком накладно, как бы ни чтили мы Лёшину память.

В условном нашем дворе – между четырьмя домовыми подъездами и гаражами через дорогу – кошки встречались мне часто. Некоторые уже примелькались мне, узнавал их. Не знал, конечно, у кого из них были хозяева, кто бродяжничал, да и не имело это для нашей задумки принципиального значения. Лёша, кстати сказать, за все эти пятнадцать лет ни разу не покидал квартиры. В первый же год нашей совместной жизни взяли мы грех на душу, выхолостили его. И не только потому, что в полном его владении было всё наше жильё, гулял и валялся он где хотел, в кухне и комнатах, а ночью спать привык в нашей постели. Это вообще большая проблема для котов и кошек, живущих, как наш Лёша, в больших многоэтажных домах, ещё и без двора, с кодовыми замками на входных дверях. А мы живём на восьмом этаже: выбежит он по длинной лестнице на улицу – вряд ли потом дорогу домой отыщет, не на лифте же. Это не говоря уж о том, какие проблемы возникали с Кузей – котом, жившим у нас до Лёши и тоже не знавшим уличной жизни. Кузю мы пожалели, мужского достоинства не лишили. О чём потом не раз по понятным причинам горько жалели – и его, мучившегося, жаль было, и нас.

Но ни разу за все эти дни не довелось мне увидеть, как ест какой-нибудь кот из Лёшиных пиалок. Я, впрочем, и не заморачивался этим – обнаруживал их пустыми и вновь наполнял. Намеченная цель была достигнута: старания мои были не напрасными.

Это был первый день, когда я спустился вниз с одной коробкой – пакетики со вкуснятиной закончились. Несомненное разочарование для моих подопечных,