Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

мне видится спасение. А во-вторых, что надеяться на ход истории – это в каком-то смысле уже означает принимать в ней участие. Ход истории, знаете ли, Алексей Иванович, изменить гораздо труднее чем законы нашего славного города. Ведь поменять законы – это всё равно, что пустить чёрную кровь по другим венам, но к тому же сердцу. Если уж на то пошло, нужно кровь чистить. И всё-таки я настаиваю, что все эти мерзавцы, которые сейчас заправляют в нашем городе, есть необходимый исторический и, боюсь, неизбежный этап. Без них нам никогда не выстроить здорового общества. Что хотите со мной делайте, но в данном вопросе я позволю себе всё-же остаться при особом мнении.

После он вновь замолчал. Казалось, что тема для него исчерпана, но меня она зацепила.

– Вы не могли бы развить свою мысль? – попросил я, беря с тумбочки кружку и делая маленький глоток.

– Охотно – сказал старик.

С этими словами он повернулся к окну, за которым царило безмятежное нежное утро.

– Знаете, Алексей Иванович, чего я, как житель нашего города, боюсь больше всего?

– Нет – ответил я.

– Я боюсь того, что однажды власть приберёт к рукам какой-нибудь святой.

– Почему? – спросил удивлённо я.

– Почему? – Сиваш-Обраткин удивлённо поднял на меня глаза. – А вы, – сказал он с не которой паузой – никогда не задумывались над тем, кого люди называли во все времена святыми?

Я пожал плечами.

– Святыми, – сказал он – люди называли обычно тех, кто сумел наиболее далеко отойти от своей природы в поведении. А любой отход от природы, то есть от нормы, чреват патологией. И очень может статься, что, посадив на трон святого, который будет спать на голой земле и у которого с руки будут есть пташки, через три поколения вы, или говоря точнее, ваши потомки будут жить управляемые потомком святого, который будет ради забавы выкалывать потомкам пташек, некогда вкушавших с царственной длани святого его предка, глазки. Другими словами, на одних природа отдыхает только за тем, чтобы на других отыграться, – сказал он и растянул свои бескровные губы в довольной улыбке. – Вы не подумайте, что я против, просто я не готов между уничтожением всего что мешает человеку и его счастьем поставить знак равно вот и всё. Давайте посмотрим на ситуацию иначе. Помните ваши слова про то что нашу элиту нужно убрать с лица земли?

Я кивнул.

– Давайте представим, что вам представилась такая возможность. Давайте даже представим, что вам это удалось, а вот теперь скажите мне, можем ли мы представить, что таким образом мы решим ситуацию с коррупцией произволом под ключ? Правильно, не можем. А раз так, поступая со злом такими методами, вы сами того не подозревая помогаете ему выиграть его часть партии.

–Каким же образом? – искренне удивился я.

– Давайте оставим в стороне утверждения, вроде тех что утверждают, дескать борясь со злом его методами, вы сами становитесь злом, и тому подобную сколь высокую столь же и никчёмную демагогию. Давайте всмотримся в более земные пейзажи. Итак, вы только что взяли ситуацию и преломив её через призму своего представления о том, что такое хорошо и что такое плохо сделали вывод. Так?

– Так – сказал я, не понимая к чему он клонит.

– А куда же, позвольте вас спросить, в этот момент пропала плохая часть вашего уравнения? Конечно, вы поспешили её тут же забыть, чтобы она не мешала лучится вашей истине. В данном случае я подчеркнул бы слово “ВАШЕЙ”. Но ведь плохая часть никуда не делась, от того что вы предпочли от неё укрыться. Где же она? Она что, по-вашему просто признала, что не права, заплакала и постаралась измениться? Нет, дорогой мой сосед, она умна, очень умна. Она начала искать своё место под солнцем, а найдя, начала за него бороться. И надо отдать ей должное, делает она это виртуозно. Она умеет вовремя затаится, прикинуться тем, чем надо. Вовремя накинуться на кого надо. А главное она будет вырывать глаза у всякого кто умеет видеть не только глазами, но и мозгами. И всё станет возможным потому, что некогда прекрасный молодой человек по имени Алексей Носков, упиваясь в лучах открытой им истины, предпочёл не заметить той тени, что она отбрасывает на землю.

То, что говорил этот старик было весьма занятным. Я вдруг осознал, что его слова, которые изначально казались мне весьма спорными, вдруг выстроилось в чёткую логическую последовательность, подобно цветным стёклышкам в детском калейдоскопе.

Но вслед за этим пониманием пришло ко мне что-то холодное и мёртвое. Я вдруг почувствовал, как по моей спине пробежали холодные мурашки. Ведь если воспринимать слова этого тщедушного старца без иронии, а именно в этом ключе их очевидно и следовало воспринимать, то выходило, что выхода – то из той ситуации, что окружает нас, дорогой мой читатель, нет. Вообще нет.

У меня никогда не было клаустрофобии, точнее до того момента я считал, что у меня её нет. Но то чувство, которое испытал я в тот миг более всего по описаниям походило на неё. Мною овладело страстное желание найти выход из того страшного лабиринта, о котором только что рассказал Сиваш-Обраткин. Мне вдруг отчаянно захотелось вырваться из-под чего-то ужасно тяжёлого и густого, чего я до того времени странным образом не ощущал.

– Ну возможно не всё так печально, как вам кажется из этой камеры, – в спасительной надежде сказал я – ведь согласитесь, что бывали в… – я помедлил и сказал – нашем отечестве времена и покруче, и люди выбирались из них. Ведь стоит же до сих пор Отечество наше, – и зачем-то добавил – не падает. Если не благодаря этим людям, то чему тогда, позвольте спросить?

Наверное, в этот момент я походил на наивного пионера, донимающего взрослого своими расспросами.

– Конечно, печально не всё, – с улыбкой согласился он – вот, например, ваш наивный вопрос никак печальным не назовёшь. Он вызывает у меня искреннюю улыбку.

По-видимому, испугавшись что зашёл слишком далеко старик поспешил объяснить свои слова.

– Вот вы заметили, друг мой, что родина наша стоит благодаря героическим усилиям некоторых хм… ну, скажем так, не равнодушных патриотов. А я скажу, что стоит она вопреки их усилиям, и тоже истина особо не пострадает.

Видимо на моём лице отразилось недоумение, поскольку он сразу поспешил с извинениями.

– Простите меня, мой дорогой друг, я не хотел вас обидеть, и всё же позвольте мне проявить настойчивость и настоять на своём, изменить нашего соотечественника уже не удастся. Давайте