Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

интересно, что бы они сказали, побеседовав с Сиваш-Обраткиным? Особенно познакомившись с пейзажами и реалиями этого “прекрасного”, “уютного” города? Пусть берёт, пусть Стройненький, пусть зверствует садист Шопен-Гауэр. Пусть ублажат они свою природу до отказа, до последней степени. Может тогда они наконец займутся своим делом, за которое им платят. Но ведь так рассуждать может только тот, кто знаком с историей, с логикой её развития. Кто встраивает свои мысли в течение времени. Кто в конце концов видит воплощение своих идей за пределами отпущенного ему на этой земле срока. Кто готов жертвовать сиюминутным ради грядущего. А для того, кто живёт сегодняшним, много завтрашним днём разве такого рода допущения, не есть тоже своего рода приспособление? А вдруг всё пойдёт не так? И “Стройненькие” не насытятся, и “Шопен-Гауэры” не на тешатся. В конце концов, аппетит приходит во время еды».

– Возможно, так оно и есть, – сказал я, увидев, что мой собеседник замолчал – но, по-моему, вы забыли включить в своё уравнение по поводу ожидаемой вами элиты одно обстоятельство. Оно не большое, но правда обладает не оборимой силой.

– Какое же? – с искренним интересом спросил старик.

– Давайте представим, что вы накормите этих… – я с трудом выдавил из себя – людей, до отказа. Давайте, в качестве умственного эксперимента, представим себе, что один вид денег будет вызывать у них отвращение, но разве мы сможем представить себе, что они не захотят передать своим детям свои должности, которые было бы честнее называть возможностями? Причём в этом месте логика вообще начинает вести себя очень странно, ведь если человек действительно приложил значительные усилия для того, чтобы создать в этом мире что-нибудь действительно ценное, тем более он будет стремиться к тому, чтобы его дело продолжил кто-то, кому он бы доверял как себе. Проще говоря, кому-то, в ком он видит себя. А кто это как не его собственное чадо? Замечу, это касается как хороших людей, так и негодяев. Природа в этом случае различий не делает. Чем всё это закончится – не трудно предугадать. Ощущение власти, заметьте, я нарочно не употребляю слово ’’Вседозволенность’’, хотя оно очень просится на язык, так вот, ощущение власти при таком раскладе вещей с неизбежностью встроится в генотип носителей этой власти и потечет с кровью по поколениям. И тогда, как мне во время моего последнего допроса поведал не лишённый чувства юмора старательный профессионал Герман Фридрихович: “стоит ли удивляться, что при таком положение вещей, со временем они найдут, да и чего греха таить уже нашли для себя разумным, однажды, начать воспринимать окружающих не только не равными, но и не свободными”.

– Вы правы, – сказал старик – вы пронзительно правы, друг мой. Но в вашем возрасте вы и не можете быть не правы. Пока вы молоды, любое дважды два сияет светом несомненной истины.

«Вот это уже интересно – подумал я – ведь если не врать самому себе и не прятаться за сухими колючими эвфемизмами, то тут он прав!»

Вы хотите сказать, что истина – это всего на всего то, что мы готовы принимать за истину? – спросил я.

– Во-первых, я бы хотел сказать то, что уже однажды сказал, а точнее спросил один известный исторический персонаж – Quid est veritas? – что есть истина? – Сказал он с немного грустной улыбкой. – И, по-моему, я нашёл ответ на этот вопрос.

– И каков ответ? – спросил я.

Старик посмотрел сначала на меня, потом в окно, словно там скрывался кто-то, у кого ему следовало получить разрешение на то, чтобы поделиться своим знанием.

– Люди, – начал он – очень часто вкладывают в это простое слово, сочетание гласных и согласных высокий смысл, и совершенно напрасно. Истина имеет не метафизическую природу, а химическую. До тех пор, пока в тебе достаточно жизненной энергии для истины найдётся словесное выражение. Всегда можно облечь слова в такую форму, что они засверкают священным светом истины. Вот потому то мне и грустно, что молодые люди нашего города молчат и так легко мирятся с тем, что творится на его улицах.

Пристально посмотрев мне в глаза старик сказал с улыбкой.

– Почему, дорогой сосед, мне никак не удаётся заставить себя поверить в то, что у меня получилось вас убедить?

Я вместо ответа пожал плечами.

– Ну хорошо, – улыбнулся старик – я ещё раз попробую в другой раз. Сегодня я хочу сказать, что самое страшное, Алексей Иванович, на мой взгляд заключается не в том, что я – старик, вынужден смотреть на творящуюся вокруг меня несправедливость моими старыми глазами, а в том, что молодые люди вокруг меня не видят справедливости их молодыми глазами. И от того им не откуда взять пример, чтобы отличать справедливость и истины, за которые нужно бороться, от лжи и зла, с которыми нужно бороться. Понимаете, нет критерия. Нет эталона. Нет даже серьёзной попытки выработать такой эталон. На этом поприще нет конкуренции. Это значит, что чёрная кровь уже засочилась по венам поколений. Вот это действительно страшная истина!

Старик замолчал, и снова устремил свой взгляд в окно. Молчал и я. Тут мне было нечего ни добавить, ни убавить. Старик был прав. Еще в своей прошлой матримониальной жизни я часто думал о том, почему в моей стране люди так мало улыбаются друг другу. Все измышления на этот счёт психоаналитиков о северном характере, влиянии климата и прочей чепухе отдавали желанием отгрести себе новую порцию туповатой клиентуры. Но сейчас, находясь в этой камере, выслушав этого старика, мне вдруг подумалось, что, возможно, дело было в том, что нам просто незачем быть конкурентоспособными. Мы те, кто позволил себе привыкнуть, или как бы сказал мой сосед, приспособится к тому, что происходит вокруг, а это значит, что история выбросила нас на обочину как выморочный материал.

Потому, что участвовать в истории это ни что иное как сопротивляться окружающим тебя обстоятельствам изо дня в день.

Я поделился своими соображениями со стариком. Он неожиданно для меня не согласился со мной.

– Нет-нет, друг мой, вы излишне категоричны и потому из правильной посылки сделали неправильный вывод. История никого не выбрасывает на обочину. Просто не все могут встроиться в предлагаемый ею ритм. Но не нужно отчаиваться, ибо это совсем не значит, что так будет всегда.

Видя не доверие на моём лице старик с улыбкой добавил.

– Нужно, дорогой Алексей Иванович, нужно во что бы то ни стало надеяться на ход истории. Во-первых, потому что в любом случае в нём одном