Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

мутном сумраке вагона стальной бок инструмента загадочно и маняще сверкнул. Галя и Настя, открыв рот, во все глаза смотрели на губную гармонику.

– Лёнь, а Лёнь? Можно в нее подудеть? – прошептала Настя.

– Подудеть? Конечно, можно, но только ты сейчас всех перебудишь. Давай потом. Я тебе обещаю, что дам поиграть. И вообще… – он на мгновение задумался, – хочешь, я тебе дам ее на всю ночь у себя подержать? На, держи! До завтра, до утра только.

Восторженная и благодарная Настя прижала к себе гармонику и бережно завернула в кусок Лёнькиных штанов. Они обнялась с Галей и, что-то тихо шепча друг другу, укрылись в своем углу рядом со спящей мамкой. А Лёнька повздыхал, поворочался, прислушиваясь, не крадется ли кто еще к нему, прижался спиной к спящей матери и осторожно достал из потайного кармашка, проделанного в поясе брюк, свой медальончик. Он не видел образа, но пальчиками чувствовал каждый изгиб и выпуклость на барельефе Богородицы с Младенцем. Во время помывки и прожарки одежды ему пришлось в который раз пускаться на хитрость и прятать вещицу за щекой во рту. Он держал ее за крепко стиснутыми зубами и боялся только одного – что заставят открыть рот для осмотра и в этой ситуации придется его глотать. Другого варианта он не придумал. Но все обошлось и идти на такие экстренные меры не пришлось. После получения обратно одежды он вновь затолкал подарок ссыльной женщины в специально проделанную дырочку.

Лёньку никто и никогда не учил молиться, напротив, про это постоянно твердили в школе как про нечто совершенно запретное и недопустимое. Он не знал ни одной молитвы и просто не понимал, как надо и можно просить Кого-то Невидимого и Неведомого о чем-то конкретном. В деревне были старики и старухи, которые каждое воскресенье ни свет ни заря отправлялись в дальнее село, где чудом сохранилась церковь. Возвращались они оттуда только после обеда, но почему-то, счастливыми, а не усталыми, и со светлыми добрыми лицами. Сам Лёнька только два раза был в церкви в районном городишке, куда ездил в воскресенье с матерью на базар. Да и то украдкой. Заглянул, испугался и сбежал, чтобы в следующий раз так же прошмыгнуть внутрь, постоять, затаив дыхание, в торжественном полумраке сладкого ладанового дыма, и удрать от странного и непонятного ему чувства, от которого хотелось взлететь ввысь и никогда не касаться земли. И в этом тоже была какая-то странная несуразность: он с мамкой тогда в воскресный день ехал на рынок, а старики шли – в храм Божий.

Но одно знал он точно и очень твердо и никому никогда не рассказывал, что его крестили в раннем детстве, практически сразу после рождения. Но мамка боялась про это ему сказывать, а вот папка много раз говорил. А сделали так, потому что после рождения он сильно заболел. Совсем еще был крохой, но подхватил воспаление легких. Лежал в забытьи и помирал тихонько. Фельдшер только руками развел, когда наконец его вызвали, и он мальца осмотрел:

– Ничего не смогу сделать. Тяжелый случай, да и пацан слишком мал. Единственное, что могу посоветовать… так это… покрестите его.

Затем он немного помедлил, потоптался на пороге, поморщился и, понизив голос, наклонился к мрачному Павлу Степановичу:

– И еще, Павлик, ты это… не говори никому, что я посоветовал крестить пацана. Я ж партейный… А от крещения так оно хуже мальчонке не будет точно. А там, глядишь, и поможет.

Помогло. А потому батя, рассказывая эту историю, добавлял, что у него есть ангел-хранитель, защищающий во всех бедах. И он-то его после крещения и спас. Лёнька даже наглядно себе представлял этого ангела-хранителя. Большой такой могучий дядька с отцовским бородатым добрым лицом и ружьем в руках. За спиной огромные мощные крылья и обязательно кинжал за поясом, на котором к тому же и патронташ висит с полным боекомплектом.

Вообще ангелов он, как ни странно, в жизни видал. Пару глиняных крашеных милых ангелочков, которые стояли у тетки Фроськи на буфете. Но они его совершенно не впечатляли, так как были маленькие, пузатые, к тому же абсолютно голые. Это были вовсе не защитники и хранители, а какие-то несерьезные малыши-голыши, которые не смогли бы и от кошки защитить. Потому и возник у Лёньки в голове такой образ ангела-хранителя в виде охотника-добытчика.

А еще появился он в сознании мальчишки потому, что как-то раз он увидал картинку, на которой был изображен именно такой персонаж. Только у того вместо ружья было в руках какое-то копье. Но с копьем у них в лесу было точно делать нечего, а вот хороший дробовик вполне сгодился бы. Так что он решил перевооружить своего защитника, и теперь тот был ко всему готов. И скорее всего, именно этот самый вооруженный двустволкой ангел-хранитель и спасал его уже несколько раз, как от той тяжелой болезни в младенчестве, так и в последние месяцы их с мамкой злоключений. Иначе и невозможно объяснить, почему он сам до сих пор жив и здоров.

А этот маленький, медового цвета медальончик из неизвестного ему материала, с Божественно красивой Женщиной и Малышом, скорее всего, тоже имеет какую-то необыкновенную силу и даже могущество. Сколько раз за последнее время он его терял и находил вновь и вновь. Это было лучшим доказательством того, что эти двое на кулончике не хотят оставлять мальчишку в беде и продолжают его защищать. Потому и он их теперь оберегал пуще прежнего и не отпускал.

Рассуждая так, держа в кулачке образок с Богородицей и Богомладенцем, не зная о них ничего, но думая о их необычном появлении и очень странных событиях его маленькой мальчишеской жизни, последовавших вслед за этим, Лёнька незаметно задремал и окунулся в сладостный и совершенно волшебный мир цветных и сказочных сновидений. В вагоне, посапывая, спали сорок восемь заключенных, одинаково подстриженных и одетых: двадцать шесть женщин и двадцать два ребенка.

Напротив Лёньки, обнявшись, видели сны Галя с Настей, которая продолжала даже во сне прижимать сверток с Лёнькиным трофеем. Рядом девочка постарше – Клавдюша, – поджав под себя колени, лежала вместе с мамой на соломенной подстилке. За ними близнецы Ниночка и Володя двух с половиной лет от роду, которых мать, чтобы дать им шанс на спасение, все время пыталась подкормить грудью, в которой давно не было молока, Они так и заснули, присосавшись к ее телу, утомившись цедить материнское молоко. А возле них еще двое мальчишек, трех и шести лет, с мамой Варей,