Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

обожал осень по нескольким причинам. Прежде всего, это было самое сытное время, так как на всех полях и в каждом огороде поспевали, набрав соков и сил за жаркое лето, разнообразные фрукты и овощи. В это же время начиналась охота, так как все птенцы и зверушки, рожденные весной, уже выросли и вместе со стадом или стаей начинали подготовку к зиме. И здесь нужно было помочь им в том, чтобы пережить студеные времена не только в заготовке пропитания, но и в регулировке численности. Например, слишком большое стадо кабанов при большом приплоде, а в очень теплые годы свиньи могли успеть принести за сезон два приплода, было обречено на голодную смерть. Именно потому, что под глубоким слоем снега долгой морозной зимой отыскать корм могли лишь крупные и сильные особи. Потому всю осень, вплоть до первого снега, они со старшими пацанами и мужиками отлавливали слабых и хилых диких хрюшек.

А еще осенью в лесу поспевала лещина – вкуснейший лесной орех, сбором которого Лёнька занимался тщательно и с выдумкой. Он бросал веревочную петлю на длинные ровные стволы орехового куста, подтягивая их к земле, как заправский ковбой. Иногда забирался на самые толстые ветки, нагибая их для удобства сбора стоящим внизу бабам. За пару недель сборов они с мамкой набивали до пяти мешков этими красивыми крупными плодами. Главное было вовремя начать сбор. Не раньше, чтоб не набрать зеленых и вяжущих рот ядрышек, и не позже, когда в одну ночь все орехи окажутся на земле и будут съедены кабаньим стадом.

В эти же дни завершалась заготовка грибов на всю долгую зимнюю пору. Отец научил его отлично в них разбираться, и Лёнька без труда различал около трех десятков съедобных грибов: от простых и сладких моховиков и маслят до зеленушек, рядовок и волнушек. Всегда в домашнем погребе важно выпирали три большущие кадушки с солеными опятами, груздями, чернушками, рыжиками, волнушками, соленухами и даже валуями, специально обработанными и переложенными слоями смородинового и вишневого листа с душистыми пучками зонтиков золотистого укропа и длинных стрел чеснока. Благородные грибы типа боровиков, подберезовиков, подосиновиков они нанизывали на нитки и сушили в сенях и под крышей на сеновале. Квашеная белокочанная капуста, моченые антоновские яблоки, соленые короткоплодные пупырчатые огурцы также не переводились в доме, поскольку заготавливались основательно и в большом количестве в специальных бочках.

В общем, можно сказать, что осень в жизни Лёньки и его семьи всегда была очень благодатным и сытным временем больших забот и массовых запасов. Наступившей осенью им не удалось сорвать и заготовить ни одного гриба, ни ягодки, ни орешка.

Проснувшись от резкого толчка на одном из стыков или поворотов дороги, Лёнька оглядел полумрак вагона. Вокруг все спали. По крайней мере, ему так показалось. Он приподнялся, встал на четвереньки и шустро нырнул в левый дальний угол, где стал отчаянно перекапывать солому. Он кое-что искал и не мог найти. За его действиями внимательно наблюдали не спавшие девчонки Галя и Настя. Объединившись в лагере, они стали настоящими подругами и даже причесывали друг друга, заплетая косички. Вплоть до последней остановки они, несмотря на все злоключения и неудобства, аккуратно укладывали другу прически по утрам. После тотальной стрижки всех пассажиров, невзирая на возраст и пол, они, как и другие девочки и женщины, прятали свои лысые беззащитные головки под серые косынки.

Но сейчас девчонки не спали и хитро переглядываясь, смотрели, как в призрачном сумраке мальчишка к неудовольствию и под ворчание полусонных женщин продолжал расчищать днище вагона от наваленной соломы, сердясь потому, что никак не находил того, что искал. Поезд давно набрал полный ход и мчался в осенней ночи, усыпив своим монотонным перестуком всех невольных пассажиров. В пятом вагоне продолжались странные поиски в соломенной подстилке. В очередной раз, когда Лёнька-искатель вынырнул из-под копны соломенных обломков, они дружно прыснули. Мальчишка испуганно оглянулся и увидал две хитрые мордашки в платочках на расстоянии протянутой руки. Подозрительно глянул на них и приступил с расспросом, грозно хрипя:

– Эй, вы, хохотухи! Чо ржете? А ну, признавайтесь, вы, что ли, утянули мой схрончик? Верните по-хорошему!

– Ну, а если и мы, то что нам за это будет? А, Лёнь? – тоже шепотом подтрунивали девчонки. Они явно знали что-то о том, что так усердно искал парень и никак не мог найти. Девочки переглянулись, и Галина вытащила из кармана своей лагерной курточки сверток-тряпицу, в которой был завернут какой-то продолговатый предмет. Она показала сверток Лёньке и спрятала его за спину:

– А чем докажешь, что это твое? А?

– Чем-чем… мое это, и всё! – насупился мальчишка и двинулся в их сторону.

Вагон качнулся, и он, не удержавшись, смешно взмахнул руками и плюхнулся на живот, нырнув своей лысой головой в солому. Галя и Настя засмеялись. Жгучая обида поднялась в нем, закипела и перекрыла дыхание. Он беззвучно заплакал. Собрал все свои мальчишеские силы, откашлялся и сердито прошептал через налипшую солому:

– Отдайте, девки. Не шуткуйте! Через эту штуковину уже столько несчастий случилось… не гневите… отдавайте по-хорошему.

– Да ладно тебе, Лёнь. Мы ж пошутили, – смилостивились девочки, уже готовые пойти на мировую.

– Эту вещь я, можно сказать, в бою добыл. Я ж немцев потравил, что к нам в хату вперлись и жрали суп из петуха. И мамку обидели… А когда они повалились и начали пулять из пистолетов, я и утянул ее. А потом тот мордастый, что у мамки ее отобрал, когда нас привезли, сгинул. Мне мамка рассказала. И еще она мне говорила, что и Люська та добрая и веселая, что нам помогала, через нее погибла. Ну, а главное доказательство – вот оно… – Мальчишка засунул руку в левый карман и вывернул его.

Вместо кармана там зияла огромная дыра. Ее было плохо видно, но девочки наклонились и почти вплотную рассмотрели ее. Оказалось, что Лёнька оторвал свой карман, чтобы завернуть в него трофей, и спрятал его под слой соломы перед самой высадкой на станции, где их постригли и продезинфицировали. Он как чувствовал, что одежду отберут и снова обыщут. Во время обмена одежды после ее прожарки он без труда отыскал именно свои штанишки, так как оставил надежную примету – оторванный изнутри левый карман.

Девчонки виновато опустили глаза. Им, кажется, даже стало стыдно за похищение Лёнькиной вещицы, доставшейся ему таким трудом. Смущенная Галина придвинулась к нему еще ближе, присев совсем рядом, и протянула сверток:

– Не обижайся, Лёнь. Держи.

– Угу. – Он принял тряпку и развернул. Даже в