Смерть пахнет сандалом - Мо Янь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Усекновение… пятьдесят… второе…
Чжао Цзя отшвырнул яичко на землю. На земле оно смотрелось поразительно отвратительно, и подступило чувство, которое он уже много лет не испытывал, – тошнота.
– Сукин ты сын… скотина! – неожиданно, воспрянув духом – как говорится, камни раскалываются и небеса содрогаются, – разразился бранью Цянь Сюнфэй. – Эх, Юань Шикай, Юань Шикай, бандит ты этакий, прикончить тебя не удалось, после смерти обращусь в злого духа и жизнь твою таки возьму!
Повернуть голову Чжао Цзя не посмел, а потому не знал, что творилось в тот момент на лице находившегося за спиной его превосходительства Юаня. Чжао Цзя думал лишь о том, как вовремя закончить работу. Он снова нагнулся, выковырял другое яичко и отсек его. Как раз в тот момент, когда он выпрямлялся, Цянь Сюнфэй разинул рот и цапнул его за голову. Хорошо, что на нем шапочка была, а то ему прокусили бы голову до мозга. Даже через шапочку зубы Цянь Сюнфэя все же поранили ему кожу. Впоследствии Чжао Цзя бросало в дрожь при одной мысли об этом, ведь доберись Цянь до его шеи, его могли бы уже жрать черви, а хвати он его за ухо, то от того бы ничего не осталось. Ощутив сильную боль в макушке, Чжао Цзя от волнения резко боднул головой вверх и угодил прямо в подбородок Цянь Сюнфэю. Зубы и язык Цянь Сюнфэя с жутким клацаньем сомкнулись, и изо рта потекла кровь. Но даже с прокушенным языком Цянь продолжал ругаться на чем свет стоит. Выговаривал слова он нечетко, но слышно их было хорошо, и ругал он все того же Юань Шикая. Усекновение пятьдесят третье… Яичко, которое он все еще сжимал в руке, Чжао Цзя отбросил. В глазах потемнело, закружилась голова, что-то кислое подступило от желудка к горлу. Чжао Цзя стиснул зубы, напомнив себе, что рвоты ни в коем случае допускать нельзя, иначе он похоронит свою славу великого палача министерства наказаний своей же пастью.
– Отрезать ему язык!
Это за спиной прозвучал властный и гневный голос его превосходительства Юаня. Чжао Цзя невольно обернулся и увидел, как его превосходительство Юань побагровел. Увидел он и то, как его превосходительство Юань хлопнул себе по коленям, и неоспоримый приказ вновь вырвался из широкого рта:
– Отрезать ему язык!
Чжао Цзя хотел сказать, что это не по заветам предков, но увидев, что его превосходительство Юань разозлился от предельного смущения, прикусил язык. Что тут еще можно сказать? Даже для нынешней императрицы кое-какие слова его превосходительства Юаня – закон. Только и оставалось, что приниматься за язык Цянь Сюнфэя.
Лицо Цяня уже распухло, изо рта выбивалась кровавая пена, с ножом к нему вообще было не подобраться. Вытащить язык у свихнувшегося осужденного – все равно что у тигра зуб вырвать. Но не выполнить приказа его превосходительства Юаня Чжао Цзя не посмел. Вспомнив за считаные секунды все, чему учил наставник, и весь переданный ему опыт, он не нашел ничего такого, что можно было бы позаимствовать у учителя. Цянь продолжал мямлить ругательства, а его превосходительство Юань произнес в третий раз:
– Отрезать ему язык!
В этот решительный момент на его защиту выступил дух самого основателя славной профессии. Чжао Цзя сжал нож зубами, схватил ведро с водой и окатил лицо Цяня. Тот умолк. Воспользовавшись этим, Чжао Цзя схватил преступника за горло и основательно придушил его. Лицо Цяня стало цвета свиной печенки. Вот и вывалился багровый язык. Опасливо оставив одну руку на горле, Чжао Цзя другой перехватил нож с подрагивавшим острием и отсек язык Цяня. Это было что-то новое в церемонии, и по рядам солдат и офицеров пронесся шорох, как от накатившейся на песчаную отмель волны.
Показывая отрубленный комок толпе, Чжао Цзя почувствовал, что этот не желающий сдаваться язык беспрестанно подрагивал, словно умирающая лягушка. «Усекновение пятьдесят четвертое», – бессильно проговорил он. И, договорив, бросил кусок плоти к ногам его превосходительства Юаня.
– Усекновение… пятьдесят… четвертое… – продолжал вести счет помощник.
Лицо Цянь Сюнфэя стало золотистого цвета, изо рта хлестала кровь, смешиваясь на теле с водой. Он продолжал браниться и без языка, но понять что-то уже было трудно, хоть и было очевидно, что из его пасти все еще вырывались ругательства.
Руки Чжао Цзя невыносимо горели, того и гляди загорятся и сгорят дотла. Казалось, он точно не выдержит, но высочайшее мастерство не позволило ему остановиться на полдороге. Приказ его превосходительства Юаня нарушил всю последовательность усекновений, и палач вполне мог позволить себе быстро кое-как довести Цяня до смерти, но долг и добропорядочность не позволяли этого сделать. Чжао Цзя казалось, что несоблюдение числа усекновений – это не просто поругание законов Цинской империи, а непростительное оскорбление перед лицом доброго молодца, которого он разделывал. Несмотря ни на что, нужно было произвести пятьсот усекновений, а потом уже дать Цяню умереть. Если Цянь умрет на полпути, то палач министерства наказаний воистину превратится в простого мясника, представителя самой «низкой» профессии.
Смоченным в соленой воде полотенцем Чжао Цзя вытер смесь влаги и крови с тела Цянь Сюнфэя. При этом он немного подержал в ведре и потер пылающие руки. Безъязыкий рот Цяня все еще активно раскрывался и закрывался, но издаваемые звуки становились все слабее. Чжао Цзя понял, что скорость казни необходимо увеличить, отсекаемые куски плоти должны быть меньше, мест скопления кровеносных сосудов следует избегать. В первоначальный план усекновений придется внести поправки. Печаль тут не в том, что палач министерства наказаний – неумеха, это приказ его превосходительства Юаня все спутал. Незаметным для всех движением Чжао Цзя ткнул острием ножа себе в ногу, чтобы с помощью острой боли избавиться от онемения и утомления, а также
