Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

Чистым полотенцем, смоченным в соляном растворе, Чжао Цзя вытер кровь на груди Цяня, и раны стали выглядеть, как свежие зарубки на дереве. Он сделал на груди Цяня третье усекновение. Этот кусок был снова размером с медную монету, по форме – как рыбья чешуйка. Свежая рана краем сходилась с предшествующей, и эта граница была четко различимой. Наставник говорил, что казнь тысячи усекновений еще называют «казнью рыбьей чешуи» – удивительно точное наблюдение. После третьего усекновения обнажился обрубок белой плоти, на котором вдруг выступило несколько капель крови. Это свидетельствовало о том, что почин работы оказался удачным. Чжао Цзя был очень доволен собой. По словам наставника, при успешной казни тысячи усекновений крови льется мало. Он утверждал, что резкий удар ладонью ровно перед тем, как пустить в ход нож, перекрывает большую артерию преступника. Вся кровь при этом собирается в животе и икрах. Только таким образом можно, как при резке редьки, сделать достаточное количество надрезов и не умертвить сразу преступника. В противном случае кровь будет литься рекой, повсюду распространится отвратительный запах, тело истязаемого окажется в алой крови, зрителям от того неприятно смотреть будет, дальнейшие надрезы будет делать неудобно, и так все представление пойдет насмарку. У тех, кто их ремеслу посвятил достаточно времени, такого, конечно, никогда не случалось, у них дело вообще не доходило до состояния полной беспомощности. Они всегда знают, как справиться с любой непредвиденной ситуацией. Так, столкнувшись с обильным кровотечением и невозможностью делать надрезы, нужно немедленно вылить в лицо преступнику ведро холодной воды, чтобы ввергнуть его в состояние шока и чтобы кровеносные сосуды сжались. Если омовения холодной водой оказывается недостаточно, то надо еще плеснуть ведерко уксуса. На его вяжущие свойства ссылаются даже в «Компендиуме лекарственных веществ»[103]. Если и этот метод оказывается бездейственным, то преступнику отсекают два куска плоти на икрах, чтобы пустить кровь. Правда, от того преступники часто умирают от потери крови еще до окончания казни. Вот у Цяня, на счастье, кровь вроде бы остановилась. На душе у Чжао Цзя полегчало, похоже, ему в сегодняшнем деле уже можно было ставить спокойно высший балл, а стоящее у столба специально заготовленное ведерко выдержанного шэньсийского уксуса, судя по всему, можно будет приберечь на другой раз. По неписаному закону их ремесла, палачи, сэкономив на ведерке уксуса, смело могли требовать у поставщика расписку на возврат средств. Лавочник поставлял им уксус совершенно безвозмездно, так что он был просто обязан выдать соответствующий документ. По-хорошему, конечно, такой устой есть сплошное бесчинство и самовольство, его ничем нельзя было оправдать. Но при династии Цин традициям предков придавали большее значение, чем предписаниям закона. Каковы бы ни были старые порядки, стоило подыскать удобный прецедент, и его уже было не отменить. Более того, полузабытый устой вдруг давал о себе знать, причем с еще большей силой. Так, по сложившемуся при династии Цин порядку, при позорном шествии по улицам везде, где проходил преступник, он имел право пить и есть в расположенных по дороге заведениях, а проводившие казнь палачи – брать у лавочников бесплатно уксус и получать расписки. Сэкономленный уксус вообще-то нужно было возвращать, но этого никто и никогда не делал. Вот и это ведро нельзя было вернуть лавочнику, разве что можно было продать аптекарю, якобы потому, что уксус уже пропитался кровью преступника, и это уже не обычный уксус, а чудодейственное лекарство, которым можно лечить людей. Эту смесь называли красиво: «благодетельный уксус». А аптекарь, заполучив такое чудодейственное средство, само собой разумеется, должен был уплатить определенную сумму продавшему уксус палачу. Жалованье палачам не платили, вот и оставалось лишь всевозможными иными способами добывать себе пропитание. Чжао Цзя подбросил вверх третий кусок – так называемое благодарение добрым и злым духам. Подмастерье громко выкрикнул:

– Усекновение третье!

Отбросив третий кусок плоти, Чжао Цзя протянул руку и отсек четвертый. Плоть у Цяня была хрустящая, резалась на удивление хорошо. Только у таких здоровенных преступников с солидными мышцами могла быть самая что ни на есть добротная плоть. Имея дело с толстыми, как свиньи, или худыми, как обезьяны, жертвами, палач мог очень сильно уставать. Но усталость – дело десятое, главное – работу хорошо не сделаешь. Если у прекрасного повара на кухне нет первоклассных продуктов, то даже при самом отточенном кулинарном мастерстве ему не организовать превосходный пир. В равной мере, если у резчиков по дереву нет подходящего материала, не очень твердого и не очень мягкого, – каким бы ты ни был искусным мастером, тебе все равно не вырезать из древесины шедевр, чтобы он был как живой. Наставник рассказывал, как в правление Даогуана[104], ему выпало казнить женщину, которая вместе с любовником убила мужа. То была особа пухлая, как желе, только ткнешь – и все тело дрожит, не знаешь, как и подступиться. Под ножом с ее тела стекало нечто пенистое и соплевидное, даже собаки жрать отказывались эту мерзость. Более того, эта дама здорова была орать, ее душераздирающие вопли вызывали у всех излишнее беспокойство, и не было никакого желания делать работу как следует. По словам наставника, были среди женщин и приятные, с гладкой и блестящей, как озеро, кожей, когда начинаешь резать – ощущения бесподобные. Это, можно сказать, отсекание беспрепятственное, словно осенние воды рассекаешь. Нож сам направляется куда надо без единой ошибки. Наставник рассказывал, что в правление Сяньфэна ему пришлось казнить такую прекрасную женщину. Поговаривали, что она была куртизанка, из алчности убившая клиента публичного дома. По словам наставника, на эту первую красавицу в стране, нежную и кроткую, люди смотрели с жалостью, и никто не мог поверить, что она кого-то убила. Наставник утверждал, что высшая форма милосердия палача к преступнику (или преступнице) – сделать свою работу предельно искусно. Если ты испытываешь к жертве уважение или любовь, то следует подвергнуть ее образцовой казни. Если тебе жертву искренне жаль, то работу надо делать добросовестно и красиво, под стать красоте тела. Это подобно выступлению знаменитого актера. Наставник рассказывал, что в день казни красавицы-куртизанки улицы Пекина опустели, тысячные толпы двинулись к месту казни у Прохода на овощной рынок, в толчее и давке погибло человек двадцать. Когда перед тобой такое прекрасное тело, учил наставник, если целиком не сосредоточиться на работе и добросовестно не выполнять ее, то можно впасть в грех и даже совершить преступление. Работу выполнишь плохо – разгневанные зрители могут загрызть заживо. Угодить столичным зрителям,