Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

Лю и остальным пяти мужам было доставлено удовольствие от стремительности лучшего в Поднебесной безболезненного клинка. Отрубая головы сановникам «Главнокомандующим», Чжао Цзя действительно ощущал, что орудует мечом, как ветер или как молния. Наверно, чиновники лишь почувствовали, как дунул ветерок над шеей, а головы их уже отлетели прочь. Из-за слишком высокой скорости меча одно безголовое тело поползло вперед, другое резко подпрыгнуло. Выражения лиц были совсем как живые. Чжао Цзя полагал, что довольно долгое время после расставания с телами головы еще могли долго обостренно обдумывать что-то. После казни шести благородных мужей по столице расползлись слухи о чудесах, придуманные самими палачами из министерства наказаний. Рассказы обрастали все новыми подробностями: например, безголовое тело господина Тань Люяна якобы подбежало к наблюдавшему за казнью чиновнику судебной палаты Ган И и отвесило тому оплеуху. А откатившаяся голова его превосходительства Лю будто бы декламировала стихи, причем так громко, что это слышали собственными ушами тысячи человек. Хотя эта великолепно выполненная работа потрясла всех, она не свалила с ног бабушку Чжао Цзя, а от нынешней «Казни тысячи усекновений» в Тяньцзине какого-то незначительного командира верховой охраны знаменитый первый палач империи устал так, что ноги не держали, не говоря уже о необъяснимо пылающих руках.

Четыреста девяносто девятым ударом Чжао Цзя отсек Цяню нос. К тому времени изо рта Цяня шла лишь кровавая пена, он не произносил ни звука, прежде вскинутая стальная шея тоже свесилась на грудь.

Наконец, Чжао Цзя одним ударом пронзил сердце Цяня, с ножа закапала черная кровь, похожая на переваренную сахарную глазурь. Запах был особенно силен, и Чжао Цзя снова ощутил привкус тошноты. Острием ножа он вырезал кусок сердца Цяня, свесил голову и, глядя себе в ноги, огласил:

– Усекновение пятисотое, прошу его превосходительство засвидетельствовать казнь.

Глава 10. Исполнение желания

1

Ночью восьмого дня двенадцатого месяца на двадцать второй год правления Гуансюя прошел большой снегопад.

Ранним утром столица Поднебесной стояла в белоснежном серебристом наряде. Под перезвон колоколов во всех храмах главный палач министерства наказаний Чжао Цзя повернулся и спустился с кана, переоделся в обычную одежду и в сопровождении новенького ученика отправился, прижимая к груди большую чашку, в храм на раздачу каши[107]. Покинув безлюдную улицу у министерства наказаний, они смешались с суетливой толпой нищенствующих и бедствующих. Для нищих и бедных это был добрый час, их сине-красные от мороза лица светились радостью. Под ногами скрипел снег. Софоры вдоль дороги, одетые в серебро и яшму, казалось, расцвели белыми цветками. Из-за густых туч выглядывало солнце, белый снег и красные лучи светила сплетались в единую восхитительную картину. Вместе с людским потоком Чжао Цзя и подмастерье двигались по улице Сидань на северо-запад, туда, где были расположены большинство храмов Пекина. Из-под множества навесов, где бесплатно раздавали кашу, уже вился дымок. Очутившись недалеко от арки Сисы, стоявшей здесь многие столетия вопреки всем кровопролитиям, разворачивавшимся вокруг нее, они увидели, как из леска за складом вылетели стаи ворон и серых журавлей.

Вместе с проворным и сообразительным учеником Чжао Цзя встал в очередь за кашей перед Храмом Обильной помощи[108]. Под временно установленным на площадке перед святилищем огромным котлом весело пылали сосновые дрова, и жар шел во все стороны. Чжао Цзя обратил внимание, как непоследовательно ведут себя нищие, закутанные в какие-то тряпки в клетку: с одной стороны, жмутся к котлу, чтобы погреться, с другой – боятся потерять место в очереди. Жар от котла шел клубами вверх, поднимаясь на несколько чжанов, и крутился там, не расходясь, словно славный шелковый балдахин над экипажем императора. Пара согнувшихся перед котлом немытых монахов с лопатами в руках помешивали варево. Касаясь дна, лопаты скрежетали так, что зубы сводило. Стоявшие на заснеженной земле без конца переминались с одной задубевшей ноги на другую, и вскоре снег под ногами вытоптался. Наконец, каша сварилась. В чистом морозном воздухе аромат настоящей еды был таким насыщенным, что голодные люди заволновались. Глаза стоявших в очереди засияли счастьем. Вобрав голову в плечи, несколько маленьких, как обезьянки, нищих то и дело пробирались вперед, вытягивали головы к клокочущему котлу, жадно вдыхали пару раз и торопливо бежали назад на свое место в очереди. Народ все чаще притопывал ногами, и одновременно каждый из собравшихся широко раскачивался всем телом из стороны в сторону.

Чжао Цзя был в чулках из собачьего меха и валенках, а потому холода не чувствовал. Он не притопывал и, конечно, не качался. Не сказать, чтобы он недоедал, он пришел в очередь за кашей не для того, чтобы набить живот, а лишь из уважения к наставлениям, оставленным предыдущими поколениями палачей. Как пояснял наставник, палачи испокон веков приходили на восьмой день двенадцатого месяца в храм за чашкой каши, чтобы показать основателю буддизма: заниматься их ремеслом – все равно, что просить милостыню, не то чтобы палачам по природе нравилось за лишнюю пиалу риса убивать людей. Поэтому дармовая каша была для палачей средством приравнивания себя к простолюдинам. Хоть палачи могли каждый день есть печеные лепешки с мясом, раз в год они отправлялись отведать и каши.

Чжао Цзя считал себя самым уравновешенным из людей в длинной очереди, но вскоре заметил среди покачивающих головами и прищелкивающих языками нищих еще одного человека, стоявшего неколебимо, как гора Тайшань. Черный халат на вате, войлочная шапка, сверток из синей ткани под мышкой – типичный облик мелкого столичного чиновника. В синем свертке была сложена чиновничья форма, надеваемая только при входе в управу. Но каким бедным ни был бы столичный чиновник, все равно ему было чем поживиться у ежегодно прибывавших в столицу по делам коллег из провинций. По крайней мере, иметь стабильный доход в виде подношений «на лед и уголь» мог себе позволить каждый служака. Даже если чиновник был исключительно бескорыстен и отказывался и от денег «на лед и уголь», среднее жалованье бюрократа позволяло питаться одними мучными изделиями и прочими вкусностями. Как же этот господин дошел до того, чтобы встать в очередь нищих и бедняков, которые ждут у храма раздачи бесплатной каши? Чжао Цзя очень хотелось подойти и взглянуть в лицо этого человека, но он понимал, что в столице кого только нет. Пекин – это место спрятавшегося дракона и спящего тигра, нельзя поручиться, что на постоялом дворе не найдешь кого-нибудь совсем выдающегося. Перед рядовым разносчиком бульона с ушками вполне могла оказаться самая незаурядная личность. Мудрец