Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

– Я проявляю по отношению к тебе максимум человеколюбия и справедливости, говори последние желания, я обязательно исполню их!

– Ваше превосходительство Юань, хотя мы с начальником уезда Гаоми что в провинции Шаньдун Цянь Дином – двоюродные братья, родственные отношения наши давно прерваны, надеюсь, вы не увидите в нем соучастника моих планов.

– На этот счет можешь быть спокоен!

– Благодарю, ваше превосходительство! – сказал Цянь. – Не думал, что вы тайно подошлете человека и замените мне патроны, чтобы я потерпел неудачу на пороге успеха. Какая жалость, какая жалость!

– Никто тебе патроны не подменял, – усмехнулся Юань Шикай. – То была воля Неба.

– Небо не пошлет смерть Юаню, Юань не умрет, – вздохнул Цянь Сюнфэй. – Твоя взяла, генерал!

Юань Шикай прокашлялся и громко огласил:

– Братья, сегодня «Казни пятисот усекновений» будет подвергнут Цянь Сюнфэй, и я в душе очень скорблю за него! Потому что у этого офицера изначально было блестящее будущее, я возлагал на него большие надежды, но он связался с группой смутьянов, изменил императорскому двору, совершил чудовищные злодеяния. Его убиваю не я, и не императорский двор его предает смерти, он сам себя и умерщвляет. Я хотел даровать ему оставление тела нерасчлененным, но по уложениям нашей страны я не могу попирать закон в личных интересах. Чтобы его смерть была прекрасной, специально из министерства наказаний приглашен лучший палач державы. Цянь Сюнфэй, это мой последний дар тебе, надеюсь, ты сможешь стойко принять казнь и показать пример солдатам новой армии. Послушайте меня, братья, сегодня вас привели смотреть казнь. Режем курицу в наставление обезьянам. Надеюсь, на примере Цянь Сюнфэя вы усвоите, что нужно быть преданными и честными, осторожными и осмотрительными, служить верой и правдой императорскому двору, подчиняться командирам. Если вы сумеете действовать в соответствии с моими наставлениями, то гарантирую всем вам прекрасную карьеру.

По команде офицеров солдаты слаженно рявкнули:

– Хотим быть верными императорскому двору, хотим усердно служить его превосходительству!

Юань Шикай вернулся в кресло и чуть заметно кивнул Чжан Сюню. Тот понял все без слов и крикнул:

– Нож в дело!

Чжао Цзя шагнул вперед и оказался перед Цянь Сюнфэем. Подмастерье передал ему специально выкованный для казней усекновением небольшой нож из первоклассной стали. Он негромко пробормотал:

– Виноват, брат!

Цянь Сюнфэй изо всех сил старался сохранять вольный вид героя, который видит в смерти возвращение к домашнему очагу, но его пепельно-белые губы безостановочно дрожали. Нескрываемый страх Цяня вернул Чжао Цзя профессиональную гордость. Его сердце сразу отвердело, как камень, успокоилось, как стоячая вода. Живой человек пред ним исчез, у столба осталось лишь скопище крови, плоти, мускулов и костей, сотворенное по подобию Владыки Небесного. Он резко хлопнул Цянь Сюнфэя ладонью в солнечное сплетение, от чего тот закатил глаза. Еще не затих звук от звонкого удара, когда нож в правой руке Чжао Цзя ловко провернулся и вырезал из правой груди Цяня кусок плоти величиной с медную монету. Этим движением с тела был срезан сосок, на его месте осталась рана, походившая на глазницу слепца.

Согласно неписаному установлению своего ремесла, Чжао Цзя проткнул кусок плоти острием ножа и поднял высоко вверх, чтобы показать его находившемуся за спиной его превосходительству Юаню и офицерам. Затем продемонстрировал его же всему пятитысячному войску на плацу. Подмастерье громко начал отсчет:

– Усекновение первое!

Чжао Цзя чувствовал, как плоть на острие ножа беспрестанно дрожит, ощущал напряженное дыхание стоявших позади офицеров, слышал неестественное покашливание его превосходительства Юаня, который находился неподалеку, и, не оборачиваясь, знал, что офицеры переменились в лице. Еще он знал, что их сердца, в том числе сердце его превосходительства Юань Шикая, бьются неровно, и при мысли об этом его душа исполнилась наслаждения и злорадства. За последние годы в руки палачей министерства наказаний попадало слишком много высокопоставленных чиновников, и он привык, что эти люди при власти, во всем и повсюду подчеркивая свое превосходство, во время казни вдруг вели себя никудышно и трусливо. Таких, как Цянь Сюнфэй, добрых молодцев, которые могли спрятать в глубине души страх перед казнью, что со стороны почти не заметишь их ужас, на самом деле не было и одного на сотню. Поэтому Чжао Цзя чувствовал, по крайней мере в тот момент, что находится выше всех собравшихся. Я не я, я – представитель императора и императрицы, я – рука закона Великой империи Цин!

Чжао Цзя тряхнул запястьем, ножик сверкнул серебром, насаженный на острие кусок плоти взлетел, как пуля, в высоту и шлепнулся, словно птичье дерьмо, на голову одного из смуглых солдат. Тот заорал благим матом, будто ему кирпич на голову упал, и закачался.

Коллеги по делу говорили, что первый кусок плоти – благодарение Небу.

Из вырезанного углубления на груди Цяня ниткой жемчуга катились капли крови. Часть жемчужин разбивалась о землю, часть стекала по краю надреза и окрашивала красным мышцы, складывавшиеся в статную грудь.

Второе усекновение, сделанное с левой груди, было таким аккуратным, таким точным, что после кругового надреза левый сосок отлетел сразу. Теперь на груди Цяня зияли два отверстия величиной с медную монету. Кровь текла, но совсем чуть-чуть. От резкого удара ладонью перед надрезом сердце Цяня билось уже не так часто, и скорость циркуляции крови значительно уменьшилась. Навык такого совершения надрезов был накоплен палачами министерства наказаний за многие длительные казни и многократно испытан на деле.

Лицо Цяня еще сохраняло возвышенное выражение идущего на казнь без страха, но из его ушей и глаз будто вырывались негромкие, слышные одному Чжао Цзя стоны. Чжао Цзя изо всех сил старался не смотреть Цяню в лицо. Он привык слышать горестные вопли расчленяемых преступников и на фоне таких звуков вполне мог изображать полную невозмутимость, но в случае Цянь Сюнфэя, такого твердого волей человека, который мог сжать зубы и молчать, когда вокруг не было слышно ни звука, ему, наоборот, было абсолютно не по себе, словно вот-вот готовилось случиться нечто непредвиденное. Сосредоточившись, Чжао Цзя со всей тщательностью наколол кусок плоти на острие ножа, поднял, чтобы показать сначала его превосходительству, потом офицерам, затем смертельно бледным, застывшим, как изваяния, солдатам. Помощник громко провозгласил:

– Усекновение второе!

По своему усмотрению палач демонстрировал наблюдавшим за казнью чиновникам и пришедшему поглазеть народу отрезанные части тела преступника. Правовые и психологические основания, порожденные этим обычаем, были следующие. Во-первых, показать суровое и безжалостное исполнение законов и скрупулезное соблюдение всех устоев палачом. Во-вторых, заставить публику испытывать душевное потрясение и, соответственно, тем самым положить конец любым дурным помыслам и вынудить