Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Многие элементы того, что впоследствии станет частью соглашения между НАТО и Россией, уже обсуждались достаточно продолжительное время. Русские хотели гарантий, что на территории новых стран — членов НАТО не будут размещаться ядерное оружие или обычные вооруженные силы этого блока. Соединенные Штаты были заинтересованы в том, чтобы исключить возможность вмешательства России в процесс принятия решений в НАТО и избежать любого намека на то, что новые члены являются гражданами второго сорта. В конечном счете ни один из этих вопросов не вызовет особых споров. Однако был один важный и трудноразрешимый момент в характере новой договоренности: будет ли она кодифицирована как обязательный для исполнения международный договор (как этого хотели русские) или это будет политический документ, не подлежащий парламентской ратификации (этого хотели американцы)[129]. В начале сентября 1996 года в Штутгарте госсекретарь Кристофер предложил «официальную хартию», которая могла бы привести к «постоянной договоренности о консультациях и совместных действиях между Россией и альянсом»{628}.

Проблема заключалась в том, что, потеряв определенное время в ожидании перевыборов Ельцина, администрация теперь должна была ждать еще шесть месяцев, пока Россия свяжет себя официальной хартией, прежде чем можно будет начать конкретное движение в направлении расширения НАТО. Проблемы со здоровьем Ельцина практически отстранили его от активной политической жизни на всю вторую половину года, а без Ельцина не могло быть соглашения НАТО-Россия. Никто другой в российском правительстве — и уж, конечно, не министр иностранных дел Евгений Примаков, который сменил Козырева во время президентской кампании 1996 года, чтобы усилить позиции Ельцина в глазах националистов, — не был заинтересован и не обладал бюрократическими полномочиями, чтобы согласиться с условиями сотрудничества с НАТО без одобрения президента[130].

В конце сентября Примаков встретился в Нью-Йорке с Кристофером, и эта встреча, по отзывам многих американцев, прошла крайне неудачно. Тэлботт пишет, что Примаков назвал генерального секретаря НАТО Хавьера Солану «стукачем», пытаясь таким образом дискредитировать его как возможного представителя на переговорах с Россией. Эделман вспоминает: «Встреча в Нью-Йорке была просто ужасной. По моей оценке, в тот момент Примаков был далеко не готов заниматься проблемой расширения НАТО и думал, что он все еще может вбивать клинья между США и их европейскими союзниками. Он специально ездил с этой целью в Германию и Францию, пытаясь блокировать этот процесс»{629}. Отсутствие Ельцина и появление Примакова означали новые трудности в партнерстве НАТО с Россией[131].

Несмотря на то что где-то весной-летом 1994 года Билл Клинтон решил вдруг форсировать расширение НАТО, он не мог двигаться в этом направлении слишком быстро, поскольку это создало бы риск для его политики оказания помощи реформам в России, что являлось главной целью его стратегии в области национальной безопасности. Неустойчивое положение Ельцина и периодические выпады России против расширения заставляли президента действовать более медленно, в то время как страны Центральной Европы и контролируемый республиканцами Конгресс подгоняли его. Президент не мог допустить впечатления, что страны Центральной Европы являются заложниками Москвы. Кроме того, в момент острого конфликта в Боснии Соединенным Штатам было трудно давить на альянс в плане его расширения. И вообще, как можно было убедительно доказывать, что расширение НАТО приведет к стабилизации в Центральной и Восточной Европе, в то время как в той же Европе никак не удавалось погасить крупный конфликт?

Администрация Клинтона смогла двигаться дальше в вопросе расширения только к осени 1996 года, после того как несколько проблем было решено. После победы Ельцина в июле 1996 года угроза коммунизма поблекла. Дэйтонские соглашения принесли мир в Боснию, и можно было без риска конфуза говорить, что расширение НАТО может помочь предотвратить повторение конфликтов, подобных боснийскому. В сентябре в ходе своего выступления в Штутгарте Кристофер призвал провести в начале лета 1997 года сессию НАТО на высшем уровне, на которой решить вопрос о приглашении новых членов. Однако несмотря на это ни президент, ни госсекретарь ничего не сказали о конкретных сроках принятия в НАТО новых членов.

В администрации разгорелась дискуссия, до каких пределов можно пойти в установлении конкретных сроков расширения альянса. Тэлботт и другие члены российской команды Клинтона считали, что президент не должен называть конкретного срока, а просто сказать, что НАТО намерена принять новых членов во время его второго президентского срока. Тэлботта всегда беспокоило, как бы одно направление политики не обогнало другое, и он боялся, что установление конкретной даты затруднит переговоры с Россией по хартии. После 1994 года администрация упорно сопротивлялась попыткам Конгресса назвать конкретные страны и даты расширения альянса. Почему же теперь отказываться от такого подхода?{630}

Но советник по национальной безопасности Энтони Лэйк и сотрудники его аппарата Даниэль Фрайд и Александр Вершбоу хотели иметь твердую уверенность, что расширение состоится. И лучшим способом гарантировать это было внести ясность в вопрос о дате. В конце концов заявление президента о том, что расширение действительно состоится, может помочь ему получить голоса некоторых этнических общин, тем более что республиканский кандидат в президенты Боб Доул критиковал администрацию за медлительность в этом вопросе{631}.

За две недели перед выборами, выступая в густонаселенном американцами польского происхождения районе Детройта, Клинтон сделал конкретное заявление о расширении: «Сегодня я хочу объявить о цели Америки. К 1999 году, 50-й годовщине НАТО и 10-летию падения Берлинской стены, первые из приглашенных нами стран станут полноправными членами НАТО»{632}. И действительно, в марте 1999 года Польша, Венгрия и Чешская Республика официально присоединились к альянсу.

Приближение встречи НАТО на высшем уровне 1997 года и объявление твердой даты приема новых членов помогли сфокусировать внимание Москвы на необходимости заключения сделки с альянсом. Этому же способствовало возвращение Ельцина в конце 1996 года в мир живых. В декабре вице-президент Альберт Гор и премьер-министр Виктор Черномырдин встретились в Лиссабоне на заседании ОБСЕ вместо Клинтона и Ельцина. Это была хорошая возможность для США поговорить с кем-то помимо министра иностранных дел Примакова. Вице-президент передал Ельцину послание Клинтона, суть которого сводилась к одному: «Борис, мы должны это сделать». Публично Черномырдин повторил российские возражения против расширения НАТО, но из переданного им в приватном порядке послания Ельцина следовало, что канал Гора-Черномырдина был самым подходящим для продолжения переговоров{633}.

В Лиссабоне США дали понять, что они делают шаг навстречу России в другой области — в вопросе применения Договора о сокращении обычных вооружений в Европе. Российские военные все еще считали этот договор смирительной рубашкой и продолжали выступать против «группового» принципа зачета уровней вооружений, охватываемых этим соглашением. И в самом деле, по условиям договора военное оборудование, находящееся в Польше, Венгрии и Чешской Республике, будет засчитываться восточной группировке даже после того, как эти страны присоединятся к НАТО.

Соединенные Штаты согласились с Россией, что эти группировки больше не имели смысла, и договор должен быть скорректирован так, чтобы количество вооружений ограничивалось на национальном уровне. Это изменение позиции было не только логичным, но также позволяло Соединенным Штатам предлагать, чтобы дальнейшие дискуссии по ограничению обычных вооружений проходили в контексте адаптации Договора о сокращении обычных вооружений, а не в рамках переговоров России с НАТО.

В частном порядке в Лиссабоне, а затем публично на встрече министров иностранных дел стран — членов НАТО в Брюсселе представители США четко дали понять, что Россию больше не должна беспокоить проблема ядерного оружия. 10 декабря в Брюсселе госсекретарь Кристофер заявил, что «в сегодняшней Европе НАТО не имеет планов, намерений и необходимости размещать ядерное оружие на территории новых членов, и мы подтверждаем, что в настоящее время ядерные силы НАТО не находятся в состоянии повышенной боеготовности»{634}. Соединенные Штаты позаботились о том, чтобы это прозвучало как односторонняя декларация НАТО, а не как результат переговоров с Россией, что отражало стремление не создавать впечатления о существовании каких-то второсортных стран — членов НАТО.