Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

***

Май 1934.

Распахнув двери палаты, Виктор пытался унять дыхание, он посмотрел на Диану, взирающую на залитую солнцем площадь перед госпиталем. Заметив супруга, женщина слегка улыбнулась, эта улыбка была сдержанной, но глаза шаловливо блестели, а губы приоткрылись в жаждущем поцелуе. Уняв дыханье, Виктор подошел, сел на край постели, коснулся пальцами ее щеки, они молчали, но слова им и не были нужны.

Он так давно мечтал о дочери, хотел выдать ее замуж, но оставить в семье, нарушить все эти глупые традиции. Женщина не должна платить за мужскую глупость таким образом.

— Девочка, — зачарованно прошептал он.

— Какое имя ты дашь? — робко задала вопрос Диана.

— Не знаю, а какое бы ты хотела? — она бросила краткий взор на колыбельку.

— Элеонора, — Виктор поцеловал кончики ее пальцев, Диана задрожала от нахлынувших чувств. — Элеонора Джорджина Эммалина.

Сумерки рассеялись, почти прозрачные сгустки кружили над головами, пытаясь плотнее укутать дорогу, имя которой жизнь, а конец неведом никому. Загорелся знакомый огонек надежды. Надежды, что завтра будет другой день, приносящий только счастье и радость, где не будет ни слез, ни лжи, ни предательств. Но, вместо исцеляющей веры в прекрасное будущее, развернулась бездна, готовая поглотить все волшебное на этой земле.

Примечание к части

«Схватка бульдогов под ковром» — [1] — крылатое выражение У. Черчилля. «Схватка бульдогов под ковром — ничего не видно, только время от времени вываливается загрызенный насмерть бульдог».

>

Глава 25

«Суметь бы умереть со словами «Жизнь так прекрасна», и тогда все остальное неважно. Проникнуться бы такой верой в себя — тогда прочее не играет роли.»

М. Пьюзо «Крестный отец»

Весна 1935.

Все изменилось. Теперь-то стало ясно, что миру следует ждать новой беды. Этот чертов австриец странного происхождения отказался платить долги и начал вооружаться, громко хлопнув дверью, уйдя из Лиги Наций навсегда. Добрые правительства по-прежнему внушали, что не стоит ожидать новой кровавой бойни, а сами в тайне надеялись, что новый тиран пойдет на восток бить красных мечтателей. Но восхищение сменилось прикрытым маской доброжелательности отвращением.

Германия стала другой. Ту страну, что когда-то увидела Мария, она больше не могла видеть, потому что та страна исчезла, как перистые облака, оставив лишь воспоминания. За эти два года она ловко научилась скрывать страх, так, чтобы ни один мускул на лице не выдавал ее; в этой игре она не могла позволить себе быть слабой. Берлин научил ее лицемерию и скрытности, но этого-то и боялся Вильям: теперь Мария легко может стать пешкой.

Эти проклятые немцы поспешат включить его жену в свои грязные игры, хорошо, что их старший сын Кевин уехал учиться праву в Оксфорд. За эти два года у Марии со старшим сыном сложились дружеские отношения. Он направлял ее в обществе (Кевин быстро втерся в доверие нацисткой элиты, они считали его своим, думали, что Кевин испытывает пламенную любовь к их идеям, и иногда доверяли ему свои маленькие секреты). Но теперь Кевина не было рядом. Вильям почувствовал, как эти кошки-мышки втягивают его сына — тому просто необходимо было покинуть Берлин, пока по молодости он не наломал двор.

Да, дела шли не лучшим образом. После убийства в темном переулке Берлина одного из его протеже, Вильям впал в уныние и умолял Стэнли Болдуина[1] вернуть его в Лондон, но, вместо увольнения за провал, получил новые указания. В такие минуты он ненавидел себя: он ответственен не только за удачное дело, но и за людей. Вильям всегда был за то, чтобы сохранить жизнь. Только одна Мария его понимала.

Английское посольство устраивало пышный вечер в честь укрепления межгосударственных отношений[2], куда съехалась почти вся немецкая элита. Мария для этого случая выбрала голубое платье под цвет своих глаз. Шелковая ткань мягко обтягивала изгибы ее фигуры, заставляя невольно остановить на ней взгляд. Красивое декольте, подчеркнутое сапфировым колье, словно говорило: «Я могу быть твоей, но это слишком сложно».

Мария, бросая рассеянные взгляды, не заметила, как рядом с ней оказался Адольф Гитлер. Она затаила дыханье, не зная, что и сказать: как мужчина он не производил на нее никого впечатления, но когда он заговорил, она поняла, почему женщины готовы закидать его своим нижнем бельем. Мария сглотнула, будто бы пытаясь протолкнуть комок, застрявший в горле, и мило улыбнулась, ощущая, как тот внимательно изучает ее.

— А вы похожи на еврейку, — боже, сколько раз ее за рыжий цвет волос сравнивали с евреями, какая глупость!

Она знала Эмили Ротерберг, но что в этом такого, все люди не одинаковы. Мрак. Средневековье прошло давным-давно.

— Я родом из Ирландии, — на безупречном немецком ответила она, стараясь не смотреть в глаза фюрера.

— Отто, вы знаете эту мадам? — Мария сникла: рядом со своим вождем появился Отто Шмитц. Черт бы его побрал, подумала Мария, стискивая маленькую сумочку.

— Безусловно, — Мария почувствовала, как Гитлер взял ее за руку, соединяя ее руку с рукой Отто. — Фрау Трейндж достойнейшая из женщин, а ее сын считает вас великим вождем. — Ее втягивали в какую-то странную игру — что они хотят? Что это все значит? Или ее просто подкладывают под Шмитца, рассчитывая, что за полученное несказанное удовольствие она будет доносить на своих же? Мария слабо улыбнулась. — Нам нужно побеседовать. Можно украсть вашу даму?

— Конечно, — Гитлер кивнул, — до скорых встреч, фрау Трейндж, — конечно, все присматривались к ней. Ее муж казался подозрительным, несмотря на то, что состоял при посольстве, являясь помощником сэра Эрика Фипса[3]. Они понимали, она ключ ко всему.

Они зашли в комнатку, где стояло две софы, шторы были плотно задернуты; кинув взгляд на стол и на графин вина, Мария задрожала. Что он хочет? Хотя ответ ясен, как день: он хочет ее. Мужчины... Почему женщина становится пешкой в их политике? Мария обернулась к спутнику. Господь, помоги ей переступить через себя. Она должна это сделать, чтобы спасти себя, свою семью и свою Англию. Отто налил ей вина, она слегка его пригубила, смотря поверх стеклянного ободка на Отто. Перед глазами мелькнула яркая вспышка, которая тут же померкла. Отто притянул ее к себе, от этого грубого, животного поцелуя Мария чуть не задохнулась. Он резко толкнул ее к стене, откидывая шею набок, впиваясь, как граф Дракула. Кто-то постучал в дверь и со вздохом сожаления ее выпустили из объятий. Сегодня она спаслась. Но повезет ли ей так завтра?

Поздно ночью, сидя перед туалетным столиком, она еле скрывала волнение, внутри нее все дрожало. Она была так близка ко греху. Но грех ли это, когда пренебрегаешь своей честью ради спасения своей семьи и страны? Объятья Вильяма на время развеяли страхи, стерли сомнения и принесли новые мучения. Она не хотела делать ему больно, но почему, почему сторонники ее мужа не хотели, чтобы они вернулись на Родину? Неужели грех ради страны — это ее судьба?

***

Легкий ветерок ворвался в кабинет, пытаясь смахнуть со стола бумаги. Быстро подобрав их, хозяин Грин-Хилла положил листы под тяжелые книги. Да-м, за окном буйствовали краски. Благодаря Урсуле и Тее дом засиял с новой силой. Дамы разбили перед домом цветочные клумбы с лилиями и лилейниками, посадили кусты роз, которые украсили любимый в Англии душистый горошек. А по весне, когда сошел снежный покров, буйно зацвели подснежники и гиацинты, тюльпаны и крокусы. Аромат цветков жасмина заполнил сад сладким благоуханием, отчего на душе становилось отрадней.

Он думал, что появление Теи в его доме испортит давно налаженный покой. Но девушка будто вняла советам и взялась за ум. Он не жалел ничего для ее образования, тем более что Сайман соглашался с ним. Артур нанял педагога по актерскому мастерству, он понял, что из Теи получится хорошая актриса, тем более что она чудно пела и грациозно танцевала. Они с Виктором решили взять заботу о ней на себя, Сайман, конечно же, часто бывал у него дома, но Теа не ездила домой, боясь попасться на глаза матери. Девочка стала хорошей воспитательницей Чарльзу и Энди, она поддерживала творческие порывы первого, но в тоже время не понимала страсть второй. Да и у Урсулы появилась послушная помощница.