Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Нет, ничего, просто я была большой дурой. Я поставила свою гордость выше наших чувств. Ты простишь меня когда-нибудь? — он улыбнулся ей.

— Я уже простил, милая моя. Прости и ты.

— Я давно поняла, как сильно я заблуждалась в тебе, — она села, обняв колени руками. — Обещай, что больше ничего такого не повторится, — он ничего не мог прочитать в ее удивительных глазах.

— Клянусь самым дорогим, что у меня есть, — он подхватил ее на руки, гордо неся в их спальню. — Я буду с тобой до самого последнего вздоха.

— Нет, Виктор, это я буду с тобой до самого последнего вздоха, — это прозвучало очень горько, но Диана чувствовала это, как и чувствовала, что вскоре все изменится.

***

Октябрь 1933.

Сердце так и не перестало болеть. Ее давно все просили простить дочь, но сил на прощение у нее не было. После похорон она приказала спилить то дерево, с которого упала Кесси, чтобы оно не напоминало каждый день об этом. В ее душе поселилась меланхолия, она часами лежала на кушетке в гостиной, а ведь раньше не могла себе этого позволить: их дом всегда был полон гостей. Теперь в гости ездили в Грин-Хилл, несмотря на то, что все их дома были у Гилфорда.

Иногда Аманда ненавидела Урсулу: у той все складывалось благополучно. Огромный дом, двое детей, любящий муж — чего еще нужно Урсуле? Что еще в состоянии утолить ее алчную душу? Энди, как собачонка, бегала за Артуром, а тот сдувал с нее пылинки, исполнял капризы — и как Урсула может терпеть это? Зачем позволяет девчонке интересоваться такими непозволительными вещами, как медицина. И для чего она поощряет романтическую, меланхоличную натуру Чарльза?

Но больше всего Аманда возненавидела младшую сестру, когда та сказала, что ждет ребенка. Вот плодовитая, как кошка!

Только полгода назад они с Виктором вели друг с другом как незнакомцы, а теперь она заявляет, что беременна. Ее младшая сестрица подарит мужу ребенка, а она больше не могла этого сделать, да еще и потеряла любимую дочь!

Она все отдала этим двум неблагодарным девицам, а они не могут ее элементарно понять, думая только о себе. Они еще умоляют простить Тею, эту глупую, невежественную девчонку!

Аманда бросила взгляд на Тею. Безусловно, ее гардеробом, как и образованием, занимался, не жалея денег и времени на поиск учителей, Виктор. Артур же тратил средства на ее развлечения: лошадей, книги, музеи и прочие малозначительные вещи. Абсолютно чужие люди взялись за воспитание Теи.

Теа стояла рядом с Джорджем Лейтоном, он что-то оживлено ей рассказывал. Теперь все их друзья стали гостить в Грин-Хилл, позабыл об их обветшалом доме. У Йорков теперь всегда было много гостей, часто устраивали конные скачки, где иногда выигрывала Урсула; зимой катались на лыжах и, если образовывалась ледяная гладь, непременно подолгу резвились на льду.

Портси все забыли, наступило время Йорков. Аманда еще раз взглянула на дочь. Что бы там ни говорил Сайман, но ей уже никогда не простить ее. Поэтому-то она и отдалилась от мужа. Исчезла былая страсть, любовь померкла, осталась только обида. Она обвенчалась с горем, отрешившись от некогда любимого мужа, подарившего ей годы страсти и любви.

Ее жизнь без Кесси пуста. Пуста и никогда не наполнится смыслом. Если Каталина отчаянно искала жизнь, стараясь как можно сильнее насытить себя, то Аманда противилась ей, болезненно воспринимая счастливые знаки; порой она не хотела этой жизни. После таких мыслей она исступленно молилась, прося Господа о прощении.

Она не знала, что могло вернуть ее на истинный путь, как и Сайман. Он, врач-психиатр, не мог ей помочь: во-первых, она не хотела этого, а во-вторых, ее ненависть к Тее убила любовь в нем. А другая любовь еще не пришла. И придет ли она когда-нибудь? Может, Теа смысл его жизни? Он решил помочь Тее осуществить все ее мечты — она достойна лучшего. Осталась боль от того, что умерла любовь. Какая же все-таки жестокая жизнь...

***

Январь 1934.

Прошел год с тех пор, как чета Трейндж поселилась в Берлине. За этот год ничего, кроме страха, Мария не испытывала, хотя свыклась с тем, что однажды окажется в руках нацистов и скажет все, что ей необходимо. Вильям делал вид, что одобряет действия Гитлера, выказывая деланную симпатию. Только Мария знала, что скрывается на самом деле за маской любезности. Он призирал их всех, ненавидел за уничтожение человеческой личности, за убийства и отношение ко всему миру. Да, они жаждали крови, мечтая только об одном — поскорее взять реванш.

Еще тогда, в Версале, он говорил Ллойду Джорджу: не нужно так унижать немцев, умерь пыл Клемансо. Но кто тогда думал о будущем, все, все они только и думали, как бы поделить мир вновь и насладиться столь блистательной победой. Да, они хотели упиться триумфом. А что получилось из этого? Пока время показывало, что ничем это не грозит, но чего же еще ждать от судьбы? Все возможно.

Отто все также следил за ней, в этом уже не приходилось сомневаться. Он появлялся там, где была она, он в танце тесно прижимался, порой шепча ей на ухо что-то соблазнительное. Этот наглец на что-то еще надеялся, предполагал, что пара его непоэтичных комплиментов заставит ее упасть к его ногам, поклоняясь, словно идолу.

Мария Трейндж была непреступным бастионом. И это Отто выводило из себя. Были и другие мечтающие вытащить из нее все тайны. Например, Михаэль Касли — от его темного взгляда, жестких манер и грубых слов Мария думала, что упадет в обморок. Но Михаэль не был единственным. Их было так много, что Мария испытывала животный страх, когда шла в одиночестве по узким переулкам. Она ничего не говорила Вильяму, да и зачем ему знать о ее опасениях, зачем считать себя виноватым в появлении «воздыхателей».

Конечно, у нее появились и подруги, но Мария редко навещала их. И вот однажды она решила навестить Марту Кервер, бывшую англичанку. Еще в годы той мировой войны до беспамятства влюбленную в своего врага на полях сражений, Марта превратилась в настоящую немку, отличившись от свободолюбивых бывших соотечественниц. Марта гладко укладывала осветленные волосы, подводила голубыми тенями глаза, чтобы они казались голубыми, а не были серыми. Так она старалась походить на арийку. С Мартой мало о чем можно было говорить, но лучше уж ее общество, чем чье-либо другое.

Мария возвращалась домой узкими улочками, желая подышать легким колючим воздухом. Она имела привычку постоянно оглядываться, но сегодня случайно брошенные слова Марты о ее «сомнительном» верном поведении, повергли ее в смятение.

Мария мысленно выругалась, заворачивая за угол, она шла по туннелю между старыми домами, совсем не слыша, что, кроме тихого цоканья каблучков, есть еще удары мужских туфель. Кто-то схватил ее за талию, она не видела обидчика. Кто-то тащил ее в неизвестном направлении, чтобы она не кричала, ей плотно зажали рот, а руки заломили за спину. Мария пыталась сопротивляться, но мужчина был явно сильнее. Она ощутила знакомый запах одеколона и поняла, кто это. Ее втолкнули в машину, и тогда-то она увидела Михаэля, что широко ей улыбнулся, но в этой улыбке совершенно не было искренности, в ней было что-то пугающее.

— Фрау Мария, — начал он, и гнев плескался в голубых водах ее глаз через край.

— Что вам от меня нужно? — процедила она на безупречном немецком.

— Немного, фрау Мария, — он схватил ее за запястье, притягивая ее руку к себе. — Я хочу, чтобы вы стали моими ушами, хочу знать все об этих жалких англичанах. — Мария вспыхнула, она была готова извергнуться ругательствами, как кипящий вулкан. — Что скажете?

— Придать свою Родину? Вы об этом меня просите? — она прожигала его взглядом, но взгляд не говорил об этом; Михаэль терялся.

— Да, а что тут такого, мы с вами будем...

— Ничего вы с вами не будем! — возразила она. — Я никогда этого не сделаю. У меня есть долг, муж, дети и страна. Как вы смеете замужней женщине такое предлагать?! Не желаю вас слушать, — она с силой отворила дверцу машину, выпрыгивая из нее.

Она еще пожалеет об этом, но сейчас она спасла себя от пропасти, ибо бездна под миром стала шире. Она, как алчущий душ падший ангел, хотела власти, крови, насилия. Бездна разворачивалась под ними, готовая к бою добра и зла.