Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Теа, что это значит? — в его взгляде не было гнева, он говорил спокойно и нежно, зная, что она и так напугана.

— Я...

— Все понятно, — прошептал он. — Все пройдет, милая, помни это. Мы все проходим через детские наваждения, — на следующий день она заболела.

Урсула прижимала к себе ее голову, что-то шепча. Артур и Урсула приехали на следующий день, дядя недолго пробыл с ней, сказал только, что ее отец давно все понял и принял то, что произошло. Но он решил, что ее отсутствие в их доме не поможет Аманде справиться со своей болью. Артур так и не стал ей близким человеком, Теа не знала, как поведать ему о своих душевных невзгодах, как рассказать ему о том, сокровенном, занимающем ум. Да, и с тетками взаимоотношения далеки от идеала. Диана слишком молода, и разница-то между ними всего лишь десять лет, а с Урсулой у них мало точек соприкосновения, поэтому их общение ограничивалось простыми вопросами с малосодержательными ответами, но сегодня Тее безумно захотелось хоть кому-то раскрыться.

— Расскажи мне, что тебя тревожит, сердечко мое, — Урсула прижимала к груди голову Теа, нежно гладя ее шелковые, потемневшие с годами кудри. — Мне ты можешь рассказать все.

И она рассказала все, после чего Урсула решила забрать ее в свой дом.

Урсула привезла девушку в Грин-Хилл через две недели после признания. Она не хотела ссориться с сестрами, но очень хотела, чтобы Аманда и Теа помирились, потому что уже тяжело было смотреть на душевные терзания сестры. Аманда всегда ей казалась сильной и независимой, но сейчас ее словно подменили. В ее темных волосах появилась седина, глаза ничего не выражали, и под ними пролегли тени. Где же прежняя Аманда? Многие просили понять старшую дочь, но Аманда решила, что Теа не должна жить рядом с ними, поэтому у Теи снова появился новый дом. Вдали от Виктора жить стало намного проще, с каждым днем все реже он посещал ее в мыслях, но видеть его по выходным стало настоящей пыткой. Он вел себя по отношению к ней как прежде, сохраняя непринужденную манеру. Теа страдала, но именно переборов свое пристрастие, она смогла бы стать сильной.

«Время все лечит, — подумала она. — Да, время лечит. Нужно ждать, нужно просто жить и ждать. Так нужно, Теа. Нужно, сделай это ради себя, сделай это ради его семьи. Любовь и есть жертва, я хочу, чтобы все в его жизни было хорошо». Она закрыла глаза, решив, что осуществит свою мечту наперекор всем.

***

После смерти Перси Джейсон решил закрыться. Он больше не был тем близким и родным человеком, ради которого она могла дышать. Она дала ему свободу, чтобы он сам справился со всеми своими душевными переживаниями. Но время шло, а покоя в их семье все не было. Они стали меньше разговаривать по душам, механически занимаясь любовью. Каталина понимала, что порой именно она нужна ему. Он мог прийти после долгого рабочего дня, смять ее в своих теплых объятьях, пахнущих медикаментами, и со всей силой страсти любить до утра. Она проплакала однажды всю ночь в подушку и, когда набралась храбрости, спросила о помощи, он, отвергнув ее, ушел ночевать в другую комнату.

Обида душила ее, и, не выдержав, отбросив в сторону всякие предрассудки о том, что женщина не должна первой делать шаг, Каталина пришла к мужу. Джейсон дремал, заметив, как она села на край узкой кровати, оттолкнул ее. Каталина, еле сдерживая слезы, предпочла уйти, пока окончательно не унизила себе таким поведением. Утром он даже не попытался извиниться, а ночью превратился в неукротимого зверя. Все, в общем, было не плохо, но та сказки, то взаимопонимание и ощущение вечного полета больше не посещали Кат.

Каталина начала неистово рисовать и фотографировать, она спасалась в творчестве, там искала ответы на свои вопросы. Ее сердце уже слышало чьи-то шаги, где-то отдаленно звучал голос, знамение, которое она не могла понять. Она все больше вспоминала об Испании, грезя наяву. Каталина не была на родине десять лет, столько воды утекло... Наверное, на улицах растут другие цветы, а ароматы, наполняющие город, не напоминают о позорной истории и героических событиях, а мощеные тротуары по-прежнему бережно хранят следы всех, кто ступал на испанскую землю.

Военные взяли власть в стране, этот выскочка, пускай и генерал, Примо де Риверо решил навести порядок, раз монарх не в состоянии это сделать. Из Испании приходили письма, преисполненные оптимизма и радости; для Кат не было секретом, что вся ее семья полностью поддерживает политический режим в Италии, считая, что Англии и Испании нужен непременно такой лидер. Каталине стало тревожно за Испанию.

А еще она страстно мечтала о ребенке: прошло достаточно лет, они с Джейсоном давно морально готовы, Каталина устала каждый месяц видеть разочарованные взгляды мужа. Он утешал ее в те минуты, когда не отталкивал от себя, в такие мгновения внутри женщины билась слабая надежда о маленьком земном счастье. Она гналась за жизнью, стараясь взять все самое лучшее, будто бы жить ей осталось немного, и еще столько нужно успеть. Она жила на надломе, горела, как самая яркая звезда, в предсмертной агонии — что же все это могло значить? Но отклика так и не было...

— Мама, — Каталина посмотрела на дочь, которой, кстати, недавно исполнилось семь и которая все сильнее напоминала ей ее в детстве. — О чем ты думаешь?

— Об Испании, — прошептала она.

— Ты ее любишь? — Джулия склонила голову над шитьем, проверяя гладкость стежков.

— Да, — и это было чистой правдой, — когда-нибудь я ее увижу. Я умру и увижу ее с небес, — Джулия странно взглянула на Каталину, пытаясь найти скрытый смысл в ее словах.

Похоже, сумерки рассевались, но надвигалась настоящая буря, буря, обещающая сокрушить все на своем пути.

Глава 24

Любовь — не слабость. Она придает силы.

Сьюзен Нэпьер. «Безжалостная ложь»

Февраль — апрель 1933.

Берлине они уже жили полтора месяца, и в эти дни Мария не ощущала себя свободной. Ей все время казалось, что кто-то наблюдает за ней, неустанно следит. Через неделю после назначения Гитлера рейхсканцлером Вильям пришел домой в мрачном настроении. Весь Лондон обсуждал это назначение, большинство потирали руки, ожидая, что для красных наступит возмездие, и только меньшинство понимало, чем все это может обернуться. О том, что богачи привели к власти Гитлера, не стало секретом ни для кого, то, что вдохновленные его идеями некоторые англичане воспаряли, было воспринято тепло.

Вильям, который вначале карьеры держался стороны либералов, впоследствии перешел на сторону консерваторов, наблюдая за тем, как они проигрывают новой силе — лейбористам. Отчасти ему нравился Рамсей МакДональд, но эти вечные метания: и в партии, и между двумя сторонами одного маятника — заставляли его задуматься: принимать сторону нужно, только опираясь на свои взгляды, а не на преданность. И сейчас Вильям осознал, что лейбористы приведут страну куда-нибудь в пропасть. Да и консерваторам не добиться успеха, если они не прекратят «схватку бульдогов под ковром»[1]. Был только один человек, которого никто не ждал у власти и которого позовут, когда Англия будет на пороге бездны.

— Что случилось, Вильям? — Мария испуганно взглянула на супруга, увидев его мрачное, обеспокоенное лицо.

— Мы едим в Берлин, — упавшим голосом ответил он.

— Как? Берлин? — она часто заморгала: они бывали только в Париже, но Берлин... Зачем им ехать в Берлин?

— Так решило правительство. Я нужен в консульстве, дорогая. Буду руководить нашими разведчиками, — Мария тяжело втянула в себя воздух.

— Но ты никогда этим не занимался раньше! — возразила она.

— Ошибаешься, моя милая, — на его лице засияла хитрая улыбка. — Как раз тогда, когда мы с тобою встретились, я этим и занимался, и в Париже тоже. Я только для виду помогал нашим консулам.

— Ты столько лет скрывал это от меня? — в ее голосе Вильям совсем не слышал раздражение.

— Да, пришлось, а теперь говорю. Если там, в Берлине, со мной что-то произойдет, я хочу, чтобы ты сожгла все мои документы. — Мария опустила глаза, поджав губы. — Ты поняла меня?